Призрачный театр - Мэт Осман

способны убить меня. Помнишь, когда ты спрыгнула? Они принялись травить меня. Набросились как звери. Все точно с цепи сорвались. Пара подмастерьев схватила меня за руки, за ноги, собираясь сбросить вниз.

Шэй покачала головой.

– Да, ужасно не хотелось, но я невольно крикнула им: «Это же спектакль, просто спектакль!»

– Пришлось поклясться, что ты не умерла, чтобы они отпустили меня.

Он сделал еще один круг, а потом его бровь вздернулась при виде вдруг открывшейся дверцы люка. Она тут же закрылась, опять упав на крышу, а невидимый голос воскликнул:

– О, дьявол, прости Господи, – из люка наконец выскочила взмокшая от пота и бордовая от ярости физиономия, – ну, и какого хрена вы все здесь торчите? Я не привык карабкаться по лестницам за лентяями. И уж тем более за вами, мелкие ничтожества.

Подтянувшись, Эванс выбрался из люка, отдышался и плюхнулся на крышку светового люка. Пока он протирал лоб грязным платочком, Шэй спряталась за трубой; следуя какому-то смутному ощущению исходящей от Эванса опасности. От этого розовощекого толстяка с массивными перстнями, взрезавшимися в его пухлые пальцы.

– Ну, разве это не самая шутовская команда? – он нацелил скрюченный палец на Бесподобного и Трасселла. – Вы двое должны сейчас репетировать, и Бог знает, как вам это нужно, – он перевел взгляд на Алюэтту, – уж не знаю, где именно тебе сейчас положено быть, но уж точно не на моей гребаной крыше, набивая свои толстые фламандские щеки! – Он вновь промокнул платком лоб. – Та-а-ак… И кто это у нас здесь затеял самую неумелую в мире игру в прятки? А? И кто же? Ну так и есть! Наша мисс-скромница, пацан-на-улице, девчушка-в-кроватке. Эй, выходи-ка из своего укрытия, мне с тобой тоже нужно потолковать.

– Эванс, это же Шэй, – выступив вперед, сказал Бесподобный.

– Знаем мы, кто она, – отмахнулся Эванс, – мне поведал о ней старина Джон Ди. Полагаю, я еще даже плачу ей, – взяв Шэй за руку, он вытащил ее на середину крыши. Присмотревшись к ее лицу, он ехидно спросил: – Так это правда?

Шэй, вдруг смутившись, кивнула.

– Два пенни в день, – продолжил он, позвенев монетами в кошельке, – за то, что ты сидишь там и созерцаешь грудь своего любовника. Не много же я получаю за свои денежки, верно? Не пора ли тебе взяться за более прибыльное дельце.

Раскинув руки, он поочередно взглянул на каждого из оставшейся четверки.

– Ладно, к делу. В следующую субботу я устраиваю празднество в своем новом особняке. Там соберутся великие мира сего, и мне нужны детишки высшей пробы для их развлечения. Трасселл и Бесподобный, вы будете подавать напитки и угощения.

– Что ли, будет настоящее маскарадное представление? – уточнил Бесподобный. – Или нам уготована лишь роль хваленых лакеев?

– Тебе даже похвалиться не светит, – усмехнулся Эванс. – Нет, спектакля не будет, мне хочется, чтобы гости чувствовали себя непринужденно. Так что мы нарядим тебя в тогу, и твоя глупая рожа будет постоянно на виду у всех гостей. И твоя, Трасселл, тоже, так что на этой неделе больше никакого куриного обжорства, – он глянул на запеченную птицу и злобно оторвал окорочок, – теперь ты, фламандочка. Съезди еще раз к старине Ди и забери этих чертовых светляков, мы ведь за них уже заплатили чертову пропасть денег. Еще возьми в запас фейерверки, ты же знаешь, как их любит наша королева.

– У вас будет и королева? – не удержавшись, спросил Бесподобный.

– Вероятно. Возможно, – он встал перед Шэй: – И у тебя тоже… Щебетунья… Будет важная роль.

Они все повернулись к Шэй.

– Но она же только суфлер, – возразила Алюэтта, – вряд ли она сможет развлечь гостей.

Эванс вытянулся, гордо расправив плечи и выпятив живот. Крыша, конечно, мало подходила для задуманной им впечатляющей сцены.

– Я говорю о ее оригинальной роли. С пением. И предсказаниями. Забыли ваши призрачные действа? – его голос сочился сарказмом, а Шэй впервые увидела Бесподобного таким растерянным и смущенным.

– О, хо-хо. Неужели ты думал, что я не знаю? Драгоценный мой, Бесподобный, ты не сможешь купить даже пирог без того, чтобы мне тут же не донесли, с какой он начинкой. Даже если ты дрочишь, мне сразу донесут, кого ты так мечтаешь трахнуть. Ди поведал мне, что эта маленькая щебетунья предсказывала судьбу перед сборищем бедных пьяниц, а теперь ей предстоит повторить это перед знатной публикой.

При одной мысли об этом Шэй пробрала дрожь. Сумеет ли она все ему объяснить?

– Я не смогу… сама не знаю, когда меня посетит прозрение, – сама того не желая, она невольно озвучила свои мысли.

Эванс смерил ее тусклым взглядом, и его голос вновь исполнился сарказма:

– Ах, прости, я не понял. Ну, если не сможешь, значит, не сможешь. Ладно, малышка. Все, что мы можем сделать, – это постараться изо всех сил, и если ничего не получится, то, несомненно, люди нас поймут, – он оторвал кусок окорочка, – а потом я лично сброшу тебя с этой крыши.

У нее возникло ощущение, будто ей залепили пощечину. Можно ли испытывать страх перед сценой за несколько дней до выступления?

– Дело в том, Эванс, – встрял Бесподобный, шагнув вперед с поднятыми руками, – что она вроде как впадает в транс. Ей совершенно неизвестно заранее, что именно она будет говорить или петь. И в итоге ее предсказания могут прозвучать несколько… – он помедлил, выбирая более впечатляющее слово, – апокалиптически. Луна в огне. Армии орлов. Такого рода образы… Возможно, это не совсем уместно для слуха королевы.

Эванс ущипнул себя за нос.

– Боже упаси, – Эванс наморщил нос. – Ну, теперь я знаю, как ответить моим друзьям, когда они спросят: «Неужели актеры просто выдумывают свои роли по ходу дела?» – Он выглядел невероятно усталым. – Ладно. Итак, Бесподобный и Трасселл, вы приходите ко мне в пятницу к шести колоколам. Фламандка, отправляйся в Мортлейк и завтра днем привези сюда наших летающих друзей. А ты, «Малышка-ни-то-ни-се», уволена. Забирай свои вещички и проваливай обратно в болота.

– Нет, вы не можете… – одновременно воскликнули Бесподобный и Трасселл.

– Могу. И уволю. Уже уволил. Она получала по два пенса в день, чтобы вам двоим не пришлось утруждаться, зубря ваши реплики? Если у нее нет других талантов, то ей явно переплачивали!

На крыше стояла бы полная тишина, если бы ее не нарушало совсем неместное воркование голубя. Шэй чувствовала, как в ней поднимается жар, как в момент, предшествующий прорыву песни.

– Карты, – вдруг сказал Трасселл.

– Что? – Эванс наклонил голову.

– Шэй, я рисовал для тебя оригинальные карты. В подарок на день твоего рождения, но они практически закончены.

– Какие карты? – спросил Эванс.

– Ну да, гадательные