Андрей Мартьянов - Странник

— Сколько сейчас времени?

— За полдень перевалило, ты дрыхнешь вторые сутки подряд! Эй, Самир!

Мавр появился у дверей. Глянул вопросительно.

— Смешай вино с водой и дай господину!

Безъязыкий кивнул и исчез. Хозяин, зовущийся Стефаном Ласкарисом, и впрямь изволил почивать со вчерашнего дня — просыпался дважды, чтобы справить малую нужду да пожевать теплого пшеничного хлеба с телятиной в желе, после чего снова заваливался на огромное ложе и кутался в меховое одеяло. Двухдневный конный переход от Ла-Рошели до Парижа Стефана утомил несказанно.

— Что это такое? — Славик мутно разглядывал солидный документ с выведенным умелым монахом-рисовальщиком гербом августейшего дома Капетингов и оттисками печатей на драгоценном синем сургуче. — Еще один вексель стырил?

— Хам, быдло и смерд! Ты сейчас удостоен беседой не просто с Жаном де Партене, но с его милостью бароном де Фременкур!

— Чего?

— Фременкур — это городок к северо-востоку от Парижа, — снисходительно пояснил Ваня. — Точнее, городок образуется веком-другим позже, сейчас это просто небольшой замок и ленная территория в домене короля. Без своего хозяина — род вымер, Филипп владеет правом даровать титул! Вот он и дарован!

— Охренеть, — заключил Славик, уяснив, что компаньон опять ухитрился или потешить свою гордыню, или просто реализовать детские желания быть не просто крутым парнем (в Ивановской крутости и так сомнений нет), а еще и крутым со справкой. — Что теперь?

— Хлебни, освежает, — Самир, как и положено выдрессированному тамплиерами слуге, втихую материализовался из ничего, подал бронзовый кубок в коем были намешаны сладкое провансальское, кипяченая вода охлажденная на монастырском леднике, отвар мяты и ложка меда. Местный напиток-энергетик, почище любого «Ягуара» — вкусно, полезно и никакой гадкой химии. — Одевайся. Программа такая: сначала ты покушаешь, потом займемся инвестициями в большой бизнес. Ради солидности забежал в швейную лавку рядом с Сен-Андре, заказал котту с фамильным гербом!

— Гербом? — спросонья аргус соображал исключительно туго.

— Итальянским торгашам будет куда приятнее общаться с настоящим бароном, чем просто человеком с улицы, пускай и дворянином. Скорняк обещал изготовить требуемое за час. Герб старинный, с одной фигурой — золотая сломанная стрела в лазурном щите, цвета ну прямо королевские.

— Погоди! — взмолился Славик. — Почему ты стал бароном? Как?

— Удостоится милости канцлера Франции. За честность, ага… Потом расскажу.

Решили прогуляться пешочком — до острова Ситэ и моста Менял рукой подать, незачем седлать лошадей.

Осчастливили визитом скорняка и впрямь выполнившего работу в рекордно короткий срок — теперь господин Жан де Партене напоминал персону из монаршей свиты: шитье золотой нитью, поверх перевязь с клинком, шаперон черного бархата с брошью и падающим на плечи шарфом. Красотища!

— Выдам тебя за оруженосца, — сказал Иван. — И не забудь прописную истину: подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и глуповатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Макаронники обязаны поверить, что я дворянин не просто обеспеченный, а богат до полнейшей непристойности. Только тогда они начнут меня уважать — в Италии этого века все решают деньги и только отчасти знатность происхождения… Не просто деньги, а огромные деньги.

Мост Менял, еще известный как Grand Pont, соединял правобережную часть Парижа и Ситэ — кратчайший путь между резиденцией Консьержери и угрожающе-хмурой громадой цитадели Гран-Шатле. Привычное слово «мост» применительно к этому грандиозному сооружению звучало сущим эвфемизмом: Grand Pont настолько плотно застроен зданиями, что увидеть мутный поток Сены можно было только из окон, выходивших на реку. Больше сотни домов, лавочек, мастерских, собственная мельница возле центральной опоры — немаленький городской квартал!

Именно на мосту Менял, писатель Патрик Зюскинд поселит парфюмера Бальдини и его странного ученика Жана-Батиста Гренуя, но создатели удивительных ароматов обоснуются тут лишь четыреста лет спустя, в галантном XVIII веке, а ныне мост является финансовым центром столицы.

Иван фыркнул, увидев, что хорошо знакомая ему меняльная контора тамплиеров уже сменила вывеску: новым владельцем стал некий Алонсо Сан-Романо, ювелир из Наварры. Недвижимость оставалась пустующей всего две недели.

…Этот герб известен всей Европе: пять червленых ромбов расположенных по диагонали в золотом гербовом щите, поддерживаемым двумя орлами: родовая эмблема Бартоло Барди, итальянца основавшего крупнейшую транснациональную корпорацию своего времени с филиалами от Лондона и Севильи до Константинополя и Родоса.

— Нам сюда, — Иван указал на покрытую изящной резьбой дверь под гербом. — Замечу, что мы обязаны появлением «Божественной комедии» Данте Алигьери в том числе и фамилии Барди — скончавшаяся пятнадцать лет назад жена главы дома, сеньора Беатриче Барди, в девичестве Портинари, та самая прекрасная Беатриче, которой великий флорентиец посвятил поэму… Когда у тебя золота с избытком, почему не меценатствовать и не поддерживать людей искусства? Идем.

«Офис» банкиры оформили с апеннинской пышностью, никакой ложной стыдливости или глупых комплексов. Если подсвечники, то серебряные, если кресла — так обязательно ливанского кедра. Окна забраны цветными витражами: такую роскошь не всякое аббатство позволить может. Пахнет благовониями и корицей. На представительские расходы Барди не скупились: необходимо поразить воображение потенциального клиента и уверить его в абсолютной надежности предприятия!

Гостей встретили двое клерков — солидный господин в возрасте и шустрый молодой итальянец. Последний, мурлыча и сочась елеем, незамедлительно завел сладкие речи о том, как распрекрасно, что такой знатный господин и благородный рыцарь решил прибегнуть к услугам самого известного в католическом мире торгового дома! Займы под любое обеспечение, в золоте, серебре или товарах — к примеру, в специях!

— Мне не нужен займ, — высокомерно бросил господин де Партене, останавливая поток словесной амброзии. — Вклад.

— Только от тысячи ливров, — расплылся в любезнейшей улыбке чернявый, но по скептическому взгляду было видно, что эта колоссальная сумма призвана лишь отпугнуть его баронскую милость. Видать привык, что французское дворянство в большинстве — нищеброды, голь, бось и рвань, за исключением невеликой прослойки герцогов и епископов-феодалов. Все правильно: провинциальные бароны в руках никогда больше сотни золотых ливров и не держали.