Джеймс Клавелл - Тай-Пэн

– Спасибо тебе, девочка. Да. Но это уже в прошлом, и никакая печаль не способна вернуть их назад. – Он погладил ее по голове и провел рукой по щеке, тронутый ее состраданием.

– Я не знаю вашего обычая. Как долго мне следует носить траур?

– Никакого траура, Мэй-мэй. Их больше нет. Не нужно ни плача, ни траура.

– Я воскурила благовония за их благополучное возрождение.

– Спасибо. Ну а теперь, что ты здесь делаешь и почему ты уехала из Макао? Я же сказал, чтобы ты оставалась там.

– Сначала мыться, потом переодеться, потом разговаривать.

– У нас здесь нет для тебя женской одежды, Мэй-мэй.

– Моя ни на что не годная ама, А Гип ждет внизу. У нее с собой моя одежда и вещи, не беспокойся. Где ванна?

Струан дернул шнур звонка, и в ту же секунду на пороге появился слуга с расширенными от удивления глазами.

– Корова чилло моя ванна, ясно? Ама войти можно. Принеси чоу! – Повернувшись к Мэй-мэй, он добавил: – Твоя говорить, какой чоу можно.

Мэй-мэй высокомерно протараторила ошеломленному слуге меню и вышла.

Ее необычная ковыляющая походка неизменно трогала Струана. Ступни Мэй-мэй были перевязаны. Их длина не превышала трех дюймов. Когда Струан купил ее пять лет назад, он разрезал повязки и пришел в ужас от увечья, являвшегося, согласно древней китайской традиции, основным признаком женской красоты – крошечных ступней. Только девушка с перевязанными ногами – ступнями лотоса – могла стать женой или наложницей. Те, у кого ноги оставались нормальными, становились крестьянками, слугами, дешевыми проститутками, амами или работницами, и их презирали.

Ноги Мэй-мэй были искалечены. Боль, которую она испытывала без тесных сдавливающих повязок, вызывала жалость. Поэтому Струан позволил восстановить повязки, и через месяц боль утихла, и Мэй-мэй снова смогла ходить. Только в преклонном возрасте перевязанные ноги становились нечувствительными к боли.

Струан расспросил ее тогда, пригласив Гордона Чена в качестве переводчика, как это делалось. Она с гордостью поведала ему, что мать начала перевязывать ей ступни, когда ей исполнилось шесть лет.

– Повязки представляли собой влажные ленты шириной два дюйма и длиной двенадцать футов. Мама плотно намотала их мне на ноги: вокруг пятки, через подъем и под стопой, подогнув четыре пальца и оставив большой свободным. Высохнув, повязки сжались, и боль была ужасной. Потом проходят месяцы, годы, и пятка приближается к большому пальцу, а подъем выгибается дугой. Раз в неделю повязки снимают на несколько минут, и ноги моют. Через несколько лет четыре подогнутых пальца сморщиваются, отмирают и их удаляют. Когда мне почти исполнилось двенадцать, я уже могла ходить довольно хорошо, но мои ноги были еще недостаточно маленькими. Тогда моя мама спросила совета у женщины, сведущей в искусстве перевязывания ног. В день моего двенадцатилетия эта мудрая женщина пришла к нам в дом с острым ножом и мазями. Она сделала ножом глубокий надрез поперек стопы, посередине. Этот надрез позволил еще больше прижать пятку к пальцам, когда повязку наложили снова.

– Какая жестокость! Спроси ее, как она могла вынести такую боль.

– Она говорит: «За каждую пару перевязанных ног проливается озеро слез. Но что есть слезы и боль? Теперь я, не краснея от стыда, могу позволить каждому померять мои ноги». Она хочет, чтобы вы измерили их, мистер Струан.

– Об этом не может быть и речи!

– Пожалуйста, сэр. Это даст ей возможность очень гордиться собой. Ее ноги идеальны в представлении китайца. Если вы этого не сделаете, она будет считать, что вы стыдитесь ее. Она ужасно потеряет лицо перед вами.

– Почему?

– Она думает, вы сняли повязки, потому что решили, что она вас обманывает.

– Почему она должна так думать?

– Потому что... видите ли, она никогда раньше не встречалась с европейцем. Пожалуйста, сэр. Только ваша гордость за нее способна оправдать все ее слезы.

Тогда Струан измерил ее ноги и выразил радость, которой не испытывал, и она трижды низко поклонилась ему.

Он терпеть не мог эти поклоны, когда мужчины и женщины, стоя на коленях, касались лбом пола. Но древняя традиция требовала именно такого выражения полного послушания от всех подчиненных при обращении к господину, и Струану приходилось мириться с этим. Если бы он начал протестовать, то опять испугал бы Мэй-мэй, и она потеряла бы лицо перед Гордоном Ченом.

– Спроси ее, болят ли у нее ноги сейчас.

– Они всегда будут болеть, сэр. Но уверяю вас, ей было бы гораздо больнее, если бы у нее были большие, отвратительные ноги.

После этого Мэй-мэй что-то сказала Чену, и Струан уловил слово «фан-квэй», которое означало «дьявол-варвар».

– Она хочет знать, как доставлять удовольствие некитайцу, – перевел Гордон.

– Скажи ей, «фан-квэи» от китайцев ничем не отличаются.

– Да, сэр.

– И еще скажи ей, что ты начнешь обучать ее английскому. Немедленно. Предупреди ее, что никто не должен знать о ваших занятиях. Никто не должен догадываться, что она говорит по-английски. Перед другими она будет говорить только по-китайски или на «пиджин», которому ты ее также обучишь. И последнее, отныне ты отвечаешь за нее передо мной своей жизнью.

п

– Могу я теперь войти? – Мэй-мэй стояла на пороге, склонившись в изящном поклоне.

– Пожалуйста.

Чистый овал лица, миндалевидной формы глаза под идеальными дугами бровей. Теперь Мэй-мэй вся благоухала, а длинный просторный голубой халат был сшит из тончайшей шелковой парчи. Волосы были убраны в два полумесяца на затылке и украшены нефритовыми заколками.

Для китаянки она была высокого роста. Кожа ее отличалась такой белизной, что казалась почти прозрачной. Мэй-мэй была родом из провинции Сучжоу.

Хотя Струан купил ее у Дзин-куа и много недель препирался со стариком из-за цены, он знал, что на самом деле Дзин-куа подарил ему Тчунг Мэй-мэй в благодарность за многочисленные услуги, которые Тай-Пэн оказывал ему на протяжении долгих лет. Он знал, что Дзин-куа без труда мог бы продать ее самому богатому человеку в Китае – какому-нибудь маньчжурскому князю или даже самому императору, – получив за нее столько нефрита, сколько она весила. Что уж тут говорить о пятнадцати тысячах тэйлов, на которых они в конце концов сошлись. Мэй-мэй была неповторима и не имела цены.

Струан поднял ее и нежно поцеловал.

– Ну, а теперь рассказывай, что происходит. – Не выпуская ее из рук, он опустился в глубокое кресло.

– Во-первых, я приехала переодетая из-за опасности, которая грозит не только мне, но и тебе. За твою голову по-прежнему назначена награда. А похищение с целью получить выкуп – наша древнейшая традиция.