Иван Дроздов - Подземный меридиан

Как есть капитан!

Баринов чокнулся с «капитаном», осушил кружку. И сказал ребятам:

— Бывайте, я пошёл.

— Просьба к тебе Афанасьич, — сказал Селезнев, когда они подошли к машине, — посели у себя Марию Павловну на три дня. Артистка она из нашего театра, ей шахтерский быт нужно изучать.

— Если, конечно, я вас не стесню, — смущенно проговорила Маша.

— Отчего же стесните? Места у нас много, живите на здоровье. — С минуту погодя обратился к Маше: — Значит, на сцене представляете?

— На сцене, — кивнула Маша.

— Ну что ж, ладно.

Ехали долго молча. Но потом Селезнев спросил старика:

— А правда, Афанасьич, тот… малорослый–то, капитаном был? Баринов ответил не сразу:

— Он хоть неказистый с виду, а духом человек сильный. Мне с ним и в деле случалось бывать. Может, помните, в Западной лаве кровлю гасили. Работа по колено в воде, духота, редкий больше недели выдерживал, а он — ничего, в другое место не просился. — И тихо, раздумчиво добавил: — Капитаном он не был, а на флоте служил. И не на корабле будто, а в береговой артиллерии.

— Врет он, выходит.

— Ну, не совсем врет, душа у него так устроена.

Пригрел у сердца голубую мечту и сам же в нее поверил. Душа яркого, значит, просит, вот он и выдумал капитанство. Далеко, непонятно и звучит хорошо: капитан!.. А что рядом, не в счет. Он однажды этот Вдовин, фамилия у него такая, в лаве над бездной повис. Схватился за электрический проводок и висит. Его током бьет, а он не охнет — только зубы стиснул и висит. Под ним, пожалуй, метров двести было — самолеты на такой высоте летают, а он минут десять висел на тоненьком проводке. Потом мы из уступа веревку ему бросили. Ишь ведь сила какая в человеке!.. Откуда берется?

Селезнев не перебивал Баринова, и Маша слушала, затаив дыхание. Она не могла понять, как это в лаве можно висеть, но, когда Афанасьевич сказал о самолетах, живо представила и высоту, и болтающегося над бездной человека. Ей снова захотелось взглянуть на Вдовина, услышать его притчу о капитанстве и вместе с Афанасьевичем заверить всех людей: да, да — был этот человек капитаном. Обязательно был!

В доме Бариновых гостье отвели комнату на втором этаже, в мезонине, с видом на степь, покрытую невысокими, туполобыми холмами, увитую шлейфами предвечерних туманов. Они стелились над балками, по дну которых бежала к прудам и озерам откачанная из шахтных штреков вода. Степь уставала от дневного солнцепека, она млела и нежилась в неярких лучах вечернего солнца; и шкивы на шахтных копрах к вечеру, казалось, убавляли свой бег, вращались не так резко, как днем, — спицы не сливались в единый темный круг, а резво мельтешили, оживляя пространство живыми кружевами. Из–за холмов, туманов, а иногда просто розовой дали выползали поезда — все больше с углем, и бежали они, словно игрушечные, по своим маршрутам. Маша, присев на балконе в плетеное кресло, провожала их взглядом. У нее были свежи впечатления дня, и ей казалось, что это продолжает свое движение поток угля, начатый в шахте, и что Селезнев, и Егор Афанасьевич, и все те горняки, которых она видела на шахте, а затем у пивного ларька, — это они нагружают составы, указывают им направление. Казалось, вот она сейчас закроет глаза и увидит Селезнева над каким–то пультом управления, его протянутую вперед руку, услышит гул лавы, громоподобный скрежет угольных комбайнов…

В начале улицы показался мужчина. Он шел к дому Бариновых. Маша почему–то решила, и почти с уверенностью, что это идет с работы Денис. Он друг Самарина — с ним интересно встретиться, поговорить. Да, это он, Денис. Идет не торопясь, приветствуя то одного встречного, то другого, иным пожимает руку, а иным кивает, говорит что–то, но Маша не слышит. Вот он поравнялся с пивным ларьком — тут и сейчас много людей. «Зайдет? Нет, не зайдет», — загадала Маша, и более из детского любопытства, чем из серьезного интереса, стала наблюдать. «Зайдет? Нет, не зайдет». Потом решила: «Непременно зайдет». И точно, она угадала. Человек, в котором она теперь определенно признала Дениса, подошел к кружку людей и вместе с другими как бы стал «рассматривать что–то». Теперь Маша стала себя спрашивать: «Долго задержится у ларька?» Сама того не замечая, она и здесь, как на репетиции, искала зависимость отдельных человеческих поступков от характера человека в целом, от образа мыслей, психологического строя. По её представлениям, мужчина или молодой человек с цельным, волевым характером, конечно, может, идя с работы, завернуть к пивному ларьку, но вот проторчать там час или два не может. «Должны нее у него быть интересы, кроме тех, которые может удовлетворить случайное сборище людей?.. — спрашивала Маша. Но затем тут же себе возражала: — А если в этом сборище оказался нужный для него, интересный человек?.. Или если его никто не ждет дома, а он к тому же не любит одиночества?.. Или как раз в это время он переживает беду и не хочет оставаться наедине со своими мрачными мыслями?.. Или… Или… Или… Сколько ситуаций может возникнуть в жизни человека, сколько хитросплетений и подчас необъяснимых обстоятельств воздействует на психику человека, на каждый его поступок, — и возможно ли, мыслимо ли рассчитывать в мельчайших подробностях схему поведения для человека, заранее создать, как говорит режиссер театра Ветров, модель роли, то есть планировать жесты, мимику, интонации? «Нет, нет, — возражала мысленно режиссеру Мария, — на сцене надо жить жизнью героя, а не делать «модель роли».

Денис почти тотчас же отделился от ларька и пошёл той же дорогой — домой. Он шел весело, смотрел по сторонам, в небо. Сновавшие над крышами воробьи, мелькавшие белизной оперенья сороки точно встречали его, и он был этому рад. Рад он был и тихому вечеру, безлюдной зеленой улице и тому, что смена его кончилась и он возвращается домой.

Денис ещё издали заметил на балконе Марию. Знал, что она остановилась у них на три дня, — отец, уже побывавший на шахте, сказал ему: «Девка она красивая, смотри у меня, чтоб все деликатно было!»

Денис, вспоминая эти отцовы слова, оброненные больше для шутки, чем всерьез, думал: «Какова она в жизни?.. А что, если и в жизни так же хороша, как на сцене!..» Украдкой поглядывал на балкон, старался умерить невольно поднимавшееся волнение.

— Добрый вечер! — крикнул Денис, подойдя к балкону, и остановился. Задрав голову вверх, он смотрел на Марию. И Мария смотрела на Дениса. Она теперь видела лицо Дениса. Ей показались забавными глаза, очерченные черной канвой угольной пыли, въевшейся в ресницы. Денис был словно загримированный. «Ему бы первых любовников играть», — подумала Мария и ответила, как старому знакомому: