Леонид Влодавец - Рыцарь Шато д’Ор

— Господи всеблагой и милосердный!.. — запричитала Марта, поглядывая на Марко, впившегося безумным взором в мученический лик Христа…

Со двора раздался резкий, призывный свист Ульриха. Марко продолжал исступленно молиться.

— Граф свистит! — встрепенулась Марта. — Идем, отец мой, идем! Священник говорил, что Христос велел Богу Богово отдавать, а кесарю — кесарево…

— Марко! — послышалось со двора. — Живей, скотина!

Марко тяжело поднялся с колен и, собрав оружие, взял Марту за руку.

— Со мной поедешь! — сказал он так, что Марта тотчас поняла — не отвертеться. Она хотела сказать, что здесь, на постоялом дворе, у нее есть каморка, где припрятано три цехина и семь серебряных монет, а также ворованный перстенек с какого-то загулявшего купца, но голос у нее пропал — она не могла вымолвить ни слова. И Марта пошла за человеком, не устыдившимся назвать ее дочерью и признаться пред Господом в своих грехах.

…Ульрих стоял во дворе вне себя от ярости. Марко появился в тот момент, когда ярость эта уже достигла всех возможных пределов. Увидев, что слуга ведет за руку Марту, Ульрих прошипел, сверкая глазами:

— Тебе что, мало, идиот?! Куда ты ее тащишь? Обалдел?!

Марко, глянув исподлобья на своего хозяина, сказал внушительно и строго:

— Помолчи, ваша милость! С нами она поедет, понял?!

Ульрих размахнулся и двинул Марко кулаком в зубы. Попади под такой удар другой, возможно, этого беднягу пришлось бы приводить в чувство целый час, а то и дольше, но Марко лишь пошатнулся, но на ногах устоял. Затем ответил графу де Шато-д’Ору таким ударом, что тот рухнул наземь как подкошенный. Марта взвизгнула.

— Тихо, — сказал Марко. Он взял своего господина за грудки и с легкостью забросил девяностокилограммовую тушу в седло. — Садись на битюга, — велел он дочери. — И тихо!..

Путаясь в Ульриховом плаще, Марта забралась на вьючную лошадь и пристроилась среди поклажи. Марко влез на свою клячу и, чмокнув губами, ударил ее деревянными сандалиями по ребрам. Кляча всхрапнула, выражая недовольство, и пошла вперед. Ульрих инстинктивно держался за шею своего коня, которого Марко повел за собою на поводу.

— Что же теперь будет? — спросила Марта, всхлипывая и ничего толком не понимая. Мозг ее был затуманен вином и новыми впечатлениями. Она чего-то боялась и вместе с тем надеялась на что-то очень хорошее и светлое, быть может, даже прекрасное, ждавшее ее впереди.

— Все хорошо будет! — словно угадывая ее мысли, сказал Марко. — Все будет хорошо… Теперь я тоже знаю, зачем мне дальше жить, вот что!

— А все равно ты дурак, — держась за челюсть, пробормотал Ульрих. — За что ты мне врезал, не понимаю…

— Потом объясню, ваша милость, потом, — успокоил Марко своего господина… и друга.

НОЧЬ БЕЗ ОТКРОВЕННОСТИ

Предыдущая глава еще получит свое продолжение, ибо мы только подвели героев к тому моменту, когда они выступили из «Нахтигаля» на Визенфурт. Однако пора вернуться к двум юным оруженосцам, покинутым нами в довольно-таки неприятной для них ситуации — когда, напуганные рупором Петера Конрада, они вылетели на какую-то лесную просеку и, нещадно стегая коней, мчались, не разбирая дороги. Таким аллюром они прошли две или три мили, после чего кони выдохлись и остановились. Остановились они на берегу широкой и полноводной реки, видимо, той же самой, через которую Ульрих, Франческо и Марко перебрались, направляясь в Шато-д’Ор. Вдоль берега реки тянулась дорога, пересекавшая узкую просеку, с которой выскочили перепуганные юноши на своих измученных, исхлестанных лошадях.

— Ну и дела! — вздохнул Франческо, спрыгивая с лошади. — Ну и напугался же я!.. В жизни еще так не трусил!

— А я, думаешь, не испугался?! — воскликнул Андреас. — Чуть в штаны не наложил, ей-богу! Интересно, что это было?

— Великан, должно быть, голос-то какой…

— А может, леший?

— У лешего голос скрипучий, будто деревянный, а это либо великан, либо Рюбецаль…

— Это которого мужик репу считать заставил? У нас он не водится. Рюбецаль в дальних странах живет, в Шварцвальде. Ты там не бывал?

— Нет, там не бывал. В Италии был, в Риме был, в Венеции, Иллирии, Далмации, Византии, в Палестине, в Сирии, а в Шварцвальде не бывал. Наверное, это еще дальше…

— Ну, Бог с ним! — Франческо махнул рукой. — Унесли ноги — и ладно. Ты вот лучше скажи, куда это нас занесло?

— Если ехать вдоль реки, можно приехать в Шато-д’Ор и в Визенфурт. Смотря в какую сторону ехать. Только в обе стороны ехать далеко. Ночь и день проедешь, пока дотуда доберешься. Река уж очень петляет.

— Слушай, а ведь нам всего-то оставалось спуститься с горы, чтобы выехать к «Нахтигалю»… Как же так получилось?

— Мы с тобой попали не на ту просеку. Видно, не там свернули, раз здесь очутились. Я тут бывал когда-то и помню, что если чуть проехать вниз по течению реки, то будет поворот на ту дорогу, которая идет мимо «Нахтигаля». А если пройти столько же вверх по реке, то будет поворот на Вальдбург, но там до него еще ехать и ехать — миль двадцать…

— Ты же говорил — пятьдесят!

— Так то с горы! Через гору другая просека идет, там надо сперва тридцать миль по лесу покружить да выехать на эту дорогу…

— А почему же нельзя по тем просекам проехать, что мы проехали? — удивился Франческо.

— Да кто же их знает, все эти просеки? — с досадой ответил Андреас. — Я вот сейчас и то думаю — в какую сторону ехать?

— Ты же только что говорил: по течению.

— А ты помнишь, куда она течет? Она сперва с севера на юг течет, потом — с востока на запад, после этого — обратно с запада на восток, ну и снова — с севера на юг…

— Но ведь ты говоришь, бывал здесь…

— Бывал, бывал! — проворчал Андреас. — Только давно это было… А потом, может, и не здесь вовсе…

— Вот оно что! — фыркнул Франческо. — Значит, приехали?!

— Поедем берегом, — предложил Андреас. — Если увидим высокий обрыв, значит, едем правильно…

— А куда?

— К Визенфурту. Лишь бы только мимо поворота на «Нахтигаль» не проехать… Вернее, на дорогу, которая мимо «Нахтигаля» идет…

— Ох, чувствует мое сердце, влипнем мы с тобой! — проворчал Франческо, вдевая ногу в стремя и взлетая на седло.

Усталые лошади шли медленно. Тихонько позвякивало оружие. Юноши молчали, обоих клонило в сон, а конца пути не предвиделось. Дорога начала постепенно подниматься в гору, отдаляясь от пологого берега. Затем появились невысокие обрывчики, а вскоре линия обрыва стала сплошной. Поверхность реки, которая раньше была совсем близко — только наклонись с седла, — теперь ушла далеко вниз, и серебристая лунная дорожка казалась теперь таинственной и загадочной. С другой стороны к дороге сплошной стеной подступал густой лес. Кое-где столетние сосны нависали над самым обрывом, дожидаясь первого хорошего ливня, который, подмыв полусгнившие корни, сбросит их в реку.