Генри Хаггард - Нада

— Ты должен был отправиться в погоню за журавлями, даже если бы они пролетели сквозь солнечный закат, непослушная собака, — возразил король. — Уведите его и всех тех, кто был с ним!

Некоторые из воинов стали молить о пощаде, но вождь их только отдал честь королю, называя его «Отцом» и прося о милости перед смертью.

— Отец мой, — сказал начальник, — я хочу просить тебя о двух милостях. Я много раз сражался в битвах рядом с тобой, когда оба мы были молоды, и никогда не поворачивался спиной к врагу. Удар, отрубивший эту руку, был направлен в твою голову, король, я остановил его голой рукой. Все это пустяки, по твоей воле я живу и по твоей умираю. Мне ли оспаривать повеление короля? Но я прошу тебя, чтобы ты снял с себя плащ, о король, для того чтобы в последний раз глаза мои могли насладиться видом того, кого я люблю больше всех людей!

— Ты многоречив! — сказал король. — Что еще?

— Еще позволь мне, отец мой, проститься с сыном, он маленький ребенок, не выше моего колена, король! — И вождь тронул себя рукой немного выше колена.

— Твое первое желание я исполню! — отвечал король, спуская плащ с плеч и показывая мощную грудь. — Вторая просьба будет также исполнена, не хочу я добровольно разлучать отца с сыном. Приведите мальчика, ты простишься с ним, а затем убьешь его своей собственной рукой, после чего убьют и тебя самого, мы же посмотрим на это зрелище!

Человек этот с черной кожей стал серым и слегка задрожал, но прошептал:

— Воля короля — приказ для его слуги. Приведите ребенка!

Я взглянул на Чаку и увидел, что слезы текли по его лицу и что словами своими хотел он только испытать старого вождя, любившего его до конца.

— Отпустите его, — сказал король, — его и бывших с ним!

И они ушли с радостью в сердце и прославляли имя короля.

Я рассказал тебе об этом, отец, хотя это не касается моей повести, потому что только в тот день был я свидетелем того, как Чака помиловал осужденного им на смерть.

В то время как начальник со своим отрядом выходил из ворот крааля, королю доложили на ухо, что какой-то человек желает его видеть. Он вполз на коленях. Я узнал Мезило, которому Чака дал поручение к Булалио-Убийце, правящему племенем Секиры. Да, то был Мезило, но он утратил свою полноту и сильно похудел от долгих странствий, кроме того, на спине у него виднелись следы палок, едва начинающие заживать.

— Кто ты? — спросил Чака.

— Я Мезило из племени Секиры, которому ты приказал отправиться к Булалио-Убийце, их вождю, и вернуться на тридцатый день. Король, я вернулся, но в печальном состоянии!

— Это видно! — заметил король, громко смеясь. — Теперь я вспомнил, говори, Мезило Худой, бывший Мезило Толстый, что скажешь ты об Убийце? Явится ли он сюда со своим народом и передаст ли в мои руки Секиру?

— Нет, король, он не придет. Он выслушал меня с презрением и с презрением выгнал из своего крааля. Кроме того, меня схватили слуги Зиниты, той, которую я сватал, но которая стала женой Убийцы, они разложили меня на земле и жестоко избили, пока Зинита считала удары!

— А что сказал этот щенок?

— Вот его слова, король: «Булалио-Убийца, сидящий в тени горы Призраков, Булалио-Убийце, сидящему в краале Дукуза. Тебе я не стану платить дани; если желаешь получить нашу Секиру, приходи к горе Призраков и возьми ее. Я же обещаю: здесь ты увидишь лицо, знакомое тебе, ибо есть человек, который хочет отомстить за кровь убитого Мбопы!»

Пока говорил Мезило, я заметил две вещи: во-первых, небольшая палочка просунулась сквозь тростник изгороди, а во-вторых, полк Пчел собирался на холме против крааля, повинуясь приказанию, посланному ему от имени Мхланганы. Палочка означала, что за изгородью скрывались принцы в ожидании установленного сигнала, а приближение войск — что наступало время действовать.

Когда Мезило кончил свой рассказ, Чака в гневе вскочил с места. Его глаза бешено бегали, лицо исказилось, пена показалась на губах — с тех пор как он стал королем, подобные слова еще никогда не оскорбляла его слух; если бы Мезило больше знал Чаку, он никогда бы не осмелился произнести их.

С минуту король задыхался, потрясая своим маленьким ассегаем, и от волнения не мог вымолвить ни слова. Наконец он заговорил.

— Собака, — прошипел он, — собака смеет плевать мне в лицо! Слушайте все! Приказываю вам, чтобы этого Убийцу разорвали на куски, его и все его племя. Как осмелился ты передать мне речь этого горного хорька? Мбопа, и твое имя упоминается в ней. Впрочем, с тобой я поговорю позже. Мксамама, слуга мой, убей этого рабского гонца, выбей ему палкой мозги. Скорей! Скорей!

Тогда старый вождь Мксамама кинулся вперед по приказанию короля, но старость уменьшила его силы, и кончилось тем, что Мезило, обезумев от ужаса, убил Мксамаму, а не Мксамама его. Нгвазона, брат Нанди, напал на Мезило и покончил с ним, но сам был ранен в борьбе. Я взглянул на Чаку, который продолжал потрясать маленьким красным ассегаем, и немедленно решился действовать.

— Помогите! — закричал я. — Короля убивают!

При моих словах тростниковая изгородь раздалась, и сквозь нее ворвались принцы Мхлангана и Дингаан, как проскакивают быки сквозь чащу леса.

Своей иссохшей рукой я указал на Чаку, говоря:

— Вот ваш король!

Тогда из-под своих плащей принцы вытащили по небольшому копью и поразили ими Чаку. Мхлангана ударил его в левое плечо, Дингаан — в правый бок. Чака уронил свой маленький ассегай, вделанный в алое дерево, и оглянулся: его движение было так величественно, что братья смутились и отступили от него.

Дважды взглянул он на каждого из них, потом сказал:

— Неужели вы убиваете меня, домашние собаки, которых я выкормил? Неужели вы убиваете меня, думая завладеть и управлять страной? Но я говорю вам, владеть вы будете недолго. Я слышу топот бегущих ног, ног великого белого народа. Они вас затопчут, дети моего отца! Они будут управлять страной, которую я покорил, и вы, и ваш народ станете их рабами!

Так говорил Чака, пока кровь текла из его ран на землю, потом он снова величественно взглянул на них, как загнанный олень.

— Кончайте, если хотите быть королями! — вскричал я, но робость охватила их сердца и они не решались, Тогда я, Мбопа, выскочил вперед и поднял с земли маленький ассегай, вправленный в дерево вождей, тот самый ассегай, которым Чака убил свою мать Нанди и сына моего Мусу, и высоко поднял его; пока я поднимал копье, отец мой, снова, как в дни моей молодости, красная пелена заколебалась перед моими глазами.

— Почему хочешь ты убить меня, Мбопа? — спросил король.

— Чтоб отомстить за Балеку, сестру мою, которой я в том поклялся, и за всех моих родных! — вскричал я и пронзил его копьем. Он, умирающий, упал на мятые воловьи кожи. Еще раз заговорил он, но только и сказал: