Undertale. Как игра Тоби Фокса стала феноменом поп-культуры - Корантен Бенуа-Гонен

class="p1">В центре «правдоподобных реакций» стоит Флауи. Он словно еще один игрок в Undertale, самый обычный, традиционный – тот, кто решается на убийство из любопытства. О своих эмоциях Флауи подробно рассказывает в Новом Доме, когда мы проходим через него на пути геноцида. Сперва он объясняет, он понял, что может сохранять и загружать мир игры, а затем добавляет:

Что ж, прекрасное описание игрока, завершившего нейтральный путь и путь пацифиста. Но вот что Флауи говорит дальше:

Вот и путь геноцида. Если вы еще не поняли, что это аллюзия на игрока, проходящего Undertale, вот еще одна фраза Флауи, которая все расставит по своим местам:

Понимаете, к чему он ведет? Как только мы перестаем смотреть на монстров из игры как на реальных героев с чувствами, мы решаемся на жуткие вещи.

Кому-то этот намек от Тоби Фокса мог бы показаться несправедливым выпадом против классики видеоигр. Но не будем забывать, что Undertale создал человек, прекрасно разбирающийся в JRPG. Тоби Фокс использовал не только личный опыт, но и всю мощь пародии и юмора, диалога и кодов – в общем, сделал все, чтобы Undertale показала ненужную и излишнюю жестокость того жанра, подобием которого она является – JRPG.

Undertale – проповедник до мозга костей, и да, иногда пафос и нотации излишни. Но нельзя не признать, что Тоби Фокс в чем-то прав. Можно посмотреть на Undertale как на своеобразную проекцию детских игр. Дети играют в полицейских и преступников, не задумываясь, что в пистолетах полицейских заряжены настоящие пули, а бандиты получают настоящие тюремные сроки. Undertale – это переход от детских игр к взрослой реальности. Да, она читает нотации, но также заставляет игроков повзрослеть и задуматься о реальном мире, и ее урок могут усвоить не только игроки, но и другие игровые жанры. В каком-то смысле Undertale в мире JRPG –

1[295]

В Undertale есть еще одна моральная сторона. Но чтобы до нее добраться, нам придется снять еще один слой с нашей луковицы[296].

ПОСЛЕДСТВИЯ

Мы проанализировали три основных пути: нейтральный, пацифиста и геноцида. Игрок может, конечно, проходить игру, как ему вздумается, но по-хорошему это нужно делать именно в такой последовательности. Давайте быстренько рассмотрим еще один путь, который нельзя назвать отдельным, поскольку он в большинстве своем повторяет игру на пацифисте. Я имею в виду постгеноцидный путь пацифиста, который также можно назвать «бездушный путь» или «загрязненный пацифист».

Для тех, кто позабыл или решил стереть из памяти жуткую концовку пути геноцида, напомню: в конце Чара уничтожает мир, оставив вместо игры пустой черный экран. Спустя десять минут тишины Чара предлагает нам восстановить игру в обмен на душу[297]. После этого перед игроком снова появляется главное меню, будто ничего и не было, будто вы впервые запустили Undertale. Однако незаметно для глаза в файлах остается флаг[298], отмечающий, что игрок ранее завершил путь геноцида. Из-за этого, если вы снова пройдете игру на пацифисте, то увидите другую финальную сцену. Не будем ходить вокруг да около: вместо happy end будет Чара с налитыми кровью глазами и жуткой улыбкой. Не будем забывать, что у Чары наша душа, а значит, первый человек занял место главного героя, и для остальных монстров это добром не кончится. В общем, Чара завершает пацифистский путь вместе с нами, и это плохо!

Но самое главное в этих нововведениях – это их необратимость. Вы можете сколько угодно переигрывать игру, делать обычный сброс или даже истинный[299], но Undertale все равно запомнит, что у вас больше нет души. И даже если вы удалите игру или переустановите ее[300], все равно. Это необратимо.

Легко догадаться, откуда Тоби Фокс взял идею использования локальных данных и резервного копирования – все дело во Flash и экспериментах на специализированных сайтах вроде Newgrounds и Kongregate. К примеру, в игре You Only Live Once (2009), пародирующей Super Mario Bros., у игрока (прямо как завещало название[301]) есть лишь одна жизнь и одна возможность запустить игру и пройти несколько уровней. Если герой погибает, то все! Можете сколько угодно обновлять страницу, сыграть еще раз не получится. В том же духе выполнена игра One Chance (2010), где нам предлагают вжиться в роль ученого, у которого осталось лишь несколько дней, чтобы остановить вымирание мира от жуткой болезни. Как только время, отведенное на игру, закончится, последний шанс на выживание исчезнет: перезапустить игру и попробовать снова станет невозможно[302].

Идея ограничить контроль игрока над игрой – не только интересная уловка: она также отлично вписывается в тематику Undertale. Игрок буквально теряет право на перезапуск, а ведь сброс был суперсилой главного героя, как и возможность сохраняться и загружать игру. Но для Undertale, которая любит манипулировать диегезисом[303], просто так лишить игрока возможности сброса – не самоцель. За счет изменения видеоигровых традиций Undertale в первую очередь хочет показать игроку последствия его решений.

Обычно, если не считать некоторых специфических жанров типа rogue like[304], последствия (реальные, ощутимые и необратимые) – не то, над чем игроки задумываются. Примеряя на себя шкуру пирата и бороздя моря в Assassin’s Creed IV: Black Flag (2013), мы не вспоминаем, что у пиратов того времени была хроническая цинга. Становясь членом криминальной банды в GTA: San Andreas (2004), игрок редко пускается в размышления о преступности таких действий, о попадании в тюрьму или о том, что бандиты часто кончают жизнь с пулей в грудь. Когда кто-то из важных сопартийцев падает на поле боя в игре Fire Emblem[305], мы не оставляем его умирать (ведь вернуть его не получится), а просто перезапускаем игру. Вы поняли, к чему я веду: обычно видеоигры не напоминают игроку, что у его действий могут быть явные и необратимые последствия. И даже если загрузить сохранение и исправить ошибку нельзя, всегда можно просто начать новую игру, будто ничего не было.

Чтобы понять эту особенность видеоигр, придется отойти назад и рассмотреть понятие «игра» в целом. Взглянем на исследования нидерландского историка Йохана Хёйзинги, который изложил свои мысли о роли игр в обществе в научном трактате Homo ludens («Человек играющий», 1938). По его