Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея - Владимир Виленович Шигин

– Ну, тогда, как у нас говорят, давай с корабля на бал. Представления здесь хороши отменно, а об ахтерках и говорить нечего. Покажу заодно тебе и страсть души моей – пиитшу Мадлен Морели. Увидишь – глаз не оторвешь: очи с поволокой, ротик с позевотой. Красавица несравненная! О делах, Карлыч, завтра, сегодня гуляем!

В углу стола, уронив голову в тарелку, надсадно храпел кавалер Дик.

«Эх, не успел даже ботфорты на башмаки сменить», – думал Грейг, торопливо сбегая за Алексеем Орловым по устланной коврами лестнице.

За сахар в Ливорно платили в тот год полтину за фунт, хлеб шел по гривеннику – деньги по тем временам немалые. Команды российских судов сидели на сухарях и солонине, нового главнокомандующего волновали заботы иные…

В эти дни Алексей Орлов отправил в Петербург письмо, больно ударившее по самолюбию русских моряков. Зная неприязненное отношение Екатерины II к Спиридову, граф отписал ей свои первые впечатления о прибывшей на Средиземное море эскадре: «Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось. Командиры не устыдились укрывать недостатки и замазывать гнилое красками… Признаться должно, что если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше Отечество…»

Возможно, графу Алексею было и невдомек, что условия плавания на утлых суденышках не позволяют морякам наряжаться по последней парижской моде, а гнилое дерево красят только лишь для того, чтобы замедлить его гниение; что же касается остального, то Бог ему судья!

А «незнающим, нерадивым и ленивым» российским морякам предстояло вскоре вписать новые славные страницы в историю своего Отечества!

* * *

Весть о том, что русская эскадра не только достигла Срединного моря, но и высадила в Морее свои войска, была ошеломляюща. Газеты тех дней писали, что по своей неожиданности это известие было для турок таким же ударом, как в свое время вторжение Ганнибала в Италию для Древнего Рима. Раздражение султана мгновенно отозвалось яростью его ближайших подданных. Сразу же началась ужасная резня греков в Константинополе, затем массовые побоища прокатились по Кандии и Тунису. Количество истребленных греков стало своеобразным мерилом преданности султану…

Блистательная Порта пребывала в шоке. Уверенный в своем морском могуществе, султан не мог и предположить, что у московитов могут быть какие-нибудь суда, а уж о том, что с Балтийского моря есть проход в Средиземные воды, он и понятия не имел. Вину за проход русской эскадры в Средиземное море Мустафа почему-то возложил на Венецию. Из Мореи и островов Архипелага мчались гонцы, моля о помощи. Посланцев грустных вестей сажали на кол – султан пребывал в печали. И было от чего!

Нынешний, 1184 год гиджры не был похож на прошлый, 1183-й. Неудачи армии под Хотином и флота под Еникале сделали свое дело. А тут еще эти суда московитов, нацеленные в спину! Узнав об эскадре гяуров, немедленно поднял восстание египетский паша Гаджи-Али-бей, вознамерившийся отложиться от Порога Счастья и объявить себя султаном Египта. В Черногории выискался некий Степан Малый, выдававший себя за императора Петра III и подбивавший горцев к восстанию. Взялись за оружие извечные враги – персы, грозя сопредельным с ними турецким провинциям. Даже грузинские князья, вступив в союз, дерзко отказались снабжать сераль своими прекрасными дочерьми. Восставали все обиженные и угнетенные… Быстро исчезал боевой пыл войска. Сейчас уже не верилось, что еще совсем недавно в боевом порыве янычары наносили себе кинжалами раны, крича до исступления:

– Саблей Москву! Саблей!

Кричали, пока не падали на улицах от потери крови.

Тогда сам султан, подавая пример подданным, велел перелить свой любимый золотой сервиз в звонкие талеры, но последователей у него не нашлось.

Войско бунтовало, отказываясь воевать. Не помогали ни щедрые посулы, ни засланные в объятия дезертиров любвеобильные девы. Посулы отвергались, дев же попросту били. Тогда начались казни… Но в первую же ночь все виселицы были переломлены, а на стенах сераля начертано яркой краской: «Доставь нам мир или будешь лишен жизни». За поимку наглецов Мустафа обещал сказочное богатство, но те как в воду канули. А тут еще дерзкое появление московитов у берегов Мореи. Правда, под окнами сераля было тесно от мачт. Беспорядков флот не знал, корабли были до верхних палуб завалены припасами морских арсеналов – терсанэ. Но легче от этого на душе у Мустафы не было. Повздыхав тяжко, призвал к себе султан министра по иноземным делам, умного и хитрого Ресми-эфенди.

– О мой лев, не причиняй себе хлопот! – полз к нему по коврам прибывший министр. – Угрозы от гяуров на море тебе нет никакой. Из Путурбука послал московитянин на воды Мореи и в Архипелаг лишь несколько мелких судов, чтоб вертеться меж островами. Дорогой нахватал он презренных барок и дрововозок, составил себе флот из этого хлама. Опытные знатоки моря предсказывают, о несравненный, что первая же здешняя буря истолчет в щепки и размечет по морю ладьи опрометчивого гяура!

Повеселел немного Мустафа от речей таких, велел звать к себе капудан-пашу со всеми его адмиралами.

Ибрагим-Хасан-паша ехал к султану торжественно. От своего дворца в Галате до рейда на резной, красного дерева шлюпке. Там пересел на любимую галеру «Бастарда» и на ней поплыл к берегу Сендак-Купп. Корабли и суда провожали его пальбой, великим криком и обилием флагов. На берегу влез Ибрагим-Хасан на арабского скакуна. Следом за ним, пыхтя, залезли в седла остальные адмиралы.

В серальном саду в тени кипарисов флотоводцев поджидал сам султан, беседуя с варварийскими астрологами о счастливых днях и ночах для жителей Стамбула.

– Я мечтаю, чтобы Порог Счастья стал настоящим счастьем для моих подданных! – делился он с учеными своими мыслями. – Слышали ли вы, что говорил мне мудрый Рейсми-эфенди? – обратился султан к капудан-паше, выходя навстречу из беседки. – Плывите и топите их дрянной флот, не зная пощады! Самих же главарей разбойничьих, Спиритуфа и Орлуфа, тащите ко мне, чтоб подыхали на колу пред моими глазами.

– О, тень Аллаха на земле! – грохнулись разом ему в ноги флотоводцы. – Мы сдуем неверных со света, как пыль с зеркала!

– Какую хитрость задумал на этот раз ты, мой лев? – обратился Мустафа III к распростертому ниц бею, в высоком тюрбане с алмазным пером.

Это был любимец султана, в прошлом алжирский пират, а ныне младший флагман – патрон великого флота и обладатель почетного титула «Крокодил морских сражений». Гассан-бей поднял голову, глядя снизу вверх на повелителя умными, преданными глазами.

– О великий из великих, царь царей и