Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей - Александр Герасимов

Такой союз принесет нам обоим лишь несчастье!.. Но я благодарна за твое предложение. И вновь прошу прощения за свой отказ.

Закончив, Гермиона церемонно склонилась перед мирмидонцем. Затем выпрямилась и быстрым движением смахнула набежавшую слезу, делая вид, что поправляет упавшую на лицо прядь волос.

Она была уверена, что Неоптолем тяжело переживает унижение и очень страдает. Ей хотелось, чтобы он сказал хоть что-то… Царевна уже была готова к шуму и спорам: громкие слова не удивили бы Гермиону, хорошо знакомую с пылкой натурой мирмидонца. Но ее друг молчал. Молчали и все окружающие. А на лице Ореста застыла радость, которую он даже не пытался скрыть.

Так и не проронив ни единого слова, Неоптолем кивнул Гермионе, поклонился Идоменею и, развернувшись, быстро скрылся в ночи.

— Жаль, что так получилось. Но он оправится, — вздохнул критский царь. — Не ожидал я такого разговора под конец праздника, однако делать нечего. Пора вернуться на пир, иначе мой народ решит, что остался без царя… Ты пойдешь? — обратился он к дочери.

Та покачала головой:

— Я ужасно устала. Лучше отправлюсь во дворец… Хватит с меня нынче торжеств.

— Хорошо. Возьми пару стражников, пусть проводят тебя.

Все молча смотрели, как Гермиона и двое сопровождающих ее воинов удаляются к дворцу. Девушка ни с кем не попрощалась, даже с Орестом. Казалось, праздник был безнадежно испорчен.

Глава 15

Акаст сидел на замшелом валуне шагах в пятидесяти от моря и неотрывно смотрел на слабый костерок перед собой. Он и сам не знал, почему вдруг не захотел возвращаться на корабль. События сегодняшней ночи так сильно взволновали его, что надо было прийти в себя.

Было холодно; гребец зябко поежился и протянул ладони к огню. Небо впереди медленно окрашивалось в бледный цвет, темнота нехотя отступала.

— Можно посидеть рядом?

Из темноты вышел царевич Орест. Он улыбался, но на лице его читалась усталость. Сын Агамемнона сейчас выглядел старше своих лет.

Акаст кивнул, отметив про себя: вот его предводитель, занимавший в Микенах невиданно высокое положение, просит позволения подсесть к костру, а он, простой гребец с корабля, не ощущает никакого удивления… Возможно, они оба просто устали и чувствовали себя слишком подавленными, чтобы следовать условностям; впрочем, общество Ореста было приятно Акасту.

— Спасибо, — Орест уселся на камень и тоже потянул руки к огненным язычкам. — Как же хорошо…

Он вынул из заплечной сумки две лепешки и кинул одну Акасту. Выбрав из кучки хвороста пару палок покрепче, они нанизали хлеб и принялись жарить его над костром. Между микенцами повисло дружелюбное молчание, которое они не торопились нарушать. Не имело значения, кто какое положение занимал: просто двое уставших и немного замерзших людей жарили лепешки и наслаждались теплом костра — ничего более. Море перекатывалось неподалеку, однако плеск волн не разрушал воцарившуюся в мире тишину. Вода и потрескивающее в огне дерево негромко пели свою прощальную песнь для безвозвратно уходящей ночи.

Эту идиллию вскоре нарушил Акаст. Слегка помявшись, он посмотрел на Ореста:

— Позволь принести извинения, царевич.

— За что же? — Орест явно озадачился.

— Я был рядом, когда… Напал этот здоровенный мирмидонец. И ничего не предпринял… будто боги сделали мои ноги мягкими. Боюсь представить, что могло случиться, не окажись рядом Пилада и Дексия. И критского царя, конечно.

— Что ж, — царевич наклонился и подвинул одну из веток поближе к пламени. — Ничего ужасного не произошло, не вини себя попусту.

— Мне кажется, что я трус, и это не дает мне покоя, — поник Акаст.

— Не думай так, — Орест посмотрел на него с сочувствием. — У страха много обличий; испугавшись сущей мелочи, человек может проявить чудеса храбрости там, где отступят другие. Я сам много слышал о таких случаях. К тому же… ты все равно не сумел бы помочь. Сказать по правде, я и сам был здорово напуган!

— Правда?

— Конечно. Неоптолем силен, как бык, и нрав у него такой же. Становиться у него на пути — все равно что лечь под несущуюся во весь опор боевую колесницу.

— Но ты неплохо справился, царевич. Значит, у тебя есть дар противостоять своим страхам?

Орест призадумался. Он убрал с огня покрывшуюся золотистой корочкой лепешку и, помедлив, отрицательно покачал головой:

— Не думаю. Я просто встречаюсь лицом к лицу с тем, что мне угрожает, не пытаясь убежать. Иначе мне наверняка ударят в спину. Здесь нечем особенно гордиться. Возможно, мне недостает здравомыслия… Излишняя смелость может создать множество проблем. Вряд ли я теперь могу считать народ мирмидонцев своими друзьями! — царевич зевнул и неторопливо потянулся. — Боги, как же я устал сегодня…

— Повезло, что царь Идоменей заступился за нас, а не поддержал Неоптолема, — заметил Акаст.

— Старый царь был в гневе, — кивнул Орест, — ведь осквернить дракой и руганью праздник в честь Аполлона — дурной поступок. Конечно, его негодование пало на Неоптолема, ведь именно этот болван все и затеял.

Царевич неторопливо доел хлеб, а Акаст вспомнил про свою лепешку, когда та уже остыла. Стряхнув с колен крошки, Орест продолжил:

— Я слышал, что в роду мирмидонских вождей все такие задиристые. Но это не оправдывает дерзкого языка и распущенных рук, когда ты — гость в чужом доме… Тем более, если собираешься просить руки его хозяйки!

Орест сказал это так сердито, что Акаст предпочел смолчать. Но вдруг микенский царевич рассмеялся:

— Готов поспорить на все свои корабли, что шансы Неоптолема на успех и раньше-то были не слишком велики. А теперь вовсе превратились в пыль — ведь Гермиона отказала ему при свидетелях! Надеюсь, дикарь усвоит этот урок смирения.

— Я заметил, что Идоменей заботится о чувствах дочери. Полагаю, среди тех, кто богат и властен, это большая редкость? — Акаст наконец принялся есть собственный хлеб, почти не ощущая вкуса.

— Среди царей? О да, это так. Чаще всего мы ставим выгоду превыше семьи. Но критский царь не таков! Видно, что он любит дочь и готов считаться с ее желаниями… Хотел бы я, чтобы и в моем доме все было так же.

Акасту стало неловко. Он понял, что коснулся личных переживаний царевича. Какое-то время они молчали, глядя на светлеющее небо. Затем гребец вздохнул:

— Я надеялся, что мир за пределами Микен будет проще и добрее. Поначалу казалось, что так оно и есть… Но везде люди ссорятся, ищут наживы, ведут себя глупо и пытаются друг друга прикончить. Для меня все это слишком странно. Не знаю, как объяснить… Просто хочется поскорее вернуться в море.

Орест потрепал его по плечу и поднялся с камня:

— Что ж, мы отплываем совсем скоро.