Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский

— Помилуй меня Господь! — воскликнул Волков удивленно. — Да как же такое быть может? Это же почти что на золотой цехин тянет! Что ж эти подлецы у вас могли набрать на такие деньги? На такие деньги можно четырех меринов купить или сорок коров! А у них ни коров, ни меринов нету.

— Не помню я, — пробурчал барон, — семена вроде брали, лошадей на посев брали.

— Семена? Семена ржи? — продолжал удивляться кавалер. — Так на цехин таких семян можно десять возов купить.

— Тринадцать, — заметил Ёган.

Волков указал на слугу и продолжил:

— Тринадцать! А вы точно, барон, им столько семян давали? Может, у вас, барон, расписки имеются?

— Расписки? — Барон скривился. В его голосе послышалось раздражение. — Вы что же, слову моему не верите?

— Да разве я посмею? — взмахнул руками Волков. — Конечно, я верю вам, но хочу дознаться, куда столько денег мои мужики дели. Узнаю — уж я с них спрошу.

— Узнайте, — кривясь, произнес барон.

— Узнаю, узнаю, — пообещал Волков. — А вы, как готовы будете, так милости прошу ко мне. Если расписок не найдется у вас, так мне вашего слова достаточно, но хочу, чтобы вы его при моих мужиках сказали, чтобы не вздумали отпираться они, подлецы.

— Не привык я тянуть, когда дело касается слова моего. Завтра же буду в вас в Эшбахте, — обещал барон с гордостью неуместной. Так говорил, будто кто-то оскорбил его. — К обеду.

— Рад буду видеть вас, — улыбался ему кавалер.

Когда разъехались они и барон был уже далеко, Куртц все еще тихо, словно боясь, что его могут услышать, произнес:

— Видали, каков? Говорят, он так со всеми соседями задирается. Сквалыга и скупердяй.

Волков счел недостойным говорить с ним о бароне, тем более возводить на того хулу. Пусть даже у него к барону фон Фезенклеверу расположение сложилось худое, так как тон барона был неучтив и слова его походили на нравоучения, но говорить об этом с землемером кавалер не собирался. Он только поглядел на Куртца осуждающе и промолчал.

Видно, Куртц понял, что зря болтал такое, и тоже примолк. Он понял, что одно дело — рассказать местные сплетни, а другое дело — за глаза облаивать господ. Такое только холопам по чину, но уж никак не Божьим рыцарям.

Они двинулись дальше, затем Куртц опять взглянул на карту и, указав рукой на запад, сказал:

— А здесь земли господина Гренера будут.

— Чем знаменит? — спросил кавалер.

— Да ничем. — Землемер пожал плечами. — Земелька его захудалая и много меньше вашей будет. У него шесть сыновей. Говорят, нищие и злые, всем он им лошадей купил и доспех, отправлял герцогу служить. А когда у одного из них убили лошадь, так отец другую ему покупать отказался. Сын в ландскнехтах служил, в Маленской роте.

— Вот как, — произнес Волков, и поехали они дальше.

Ехали они недолго, когда землемер снова заглянул в карту и произнес:

— Ну вот, кажется, за теми пригорками и река будет.

Так и случилось. Солнце было уже высоко, когда они выехали на холм. А оттуда им видно было, как под лучами блестела гладь еще не широкой, но уже быстрой реки, что несла свои воды сначала на запад, а потом и на север до самого Холодного моря. То была Марта — река, что делила земли короля и императора.

— А там что, — спросил Ёган, указывая на берег реки, — никак деревня какая? Домишки вроде на берегу?

— Там раньше людишки ваши жили, — сказал Куртц Волкову, — до первой войны, так их горцы к себе угнали. Теперь дома пустые, сгнили.

— Сгнили? — спросил кавалер, вглядываясь в поселение. Глаза гвардейца-арбалетчика были еще остры. — А откуда же дыму в сгнивших домах взяться?

— Дым? — удивленно спросил землемер.

— Дым, — подтвердил Сыч, тоже приглядываясь, — точно дым.

— Откуда же ему там быть? — все удивлялся Куртц.

Не слушая их больше, Волков тронул коня и поехал к заброшенной деревне, где был виден дым. Сначала только виден, а потом и чувствоваться стал.

— Никак коптят что-то, — принюхивался Сыч к дыму, что доносил до них ветерок с реки.

Да, на берегу были люди, и они коптили рыбу. Волков проехал мимо сгнивших черных лачуг с проваленными крышами и почти упавшими заборами. Выехал на прекрасный белый песок берега и увидел там крепких мужиков, не меньше, чем полдюжины. А еще увидал четыре большие лодки у причала.

Сети в кучу брошены, бочки и коптильни из железа. Мужички вскакивали, смотрели на кавалера удивленно и недружелюбно.

И было их не полдюжины, как казалось сначала: бежали к ним новые отовсюду. Стало их тринадцать, и среди них заводилой был молодой и высокий человек с хорошим тесаком на поясе.

Видя, что идут они все к нему, кто с веслом, кто с вилами, а кто и острогой, Волков размышлял, на всякий случай трогая эфес меча: «Вот и думай после этого, что ты дома, что кираса и шлем тебе не понадобятся». И понимая, что молчать больше нельзя, громко, чтобы эти мужики все слышали, спросил:

— Землемер Куртц, а это берег все еще земля Эшбахта?

— Да, кавалер! — так же громко отвечал землемер, поднимая карту над головой в подкрепление своих слов. — Все, что по правую сторону реки Марты, кроме Линхаймского леса, то земля господ Маленов и их вассалов. И земля Эшбахт длится до реки Марты. И все это есть герцогство Ребенрее. И говорю это я, землемер Его Императорского Величества, Стефан Куртц.

Мужики молчали, косились на своего высокого вождя. Но ухмылялись вызывающе. Видно, плевать они хотели и на карты землемера, и на герцога, и даже на Его Императорское Величество.

— Кто вы такие и что вы тут делаете? — спросил тогда Волков.

— А ты кто таков? — в свою очередь поинтересовался высокий мужчина с тесаком на поясе.

Он отстранил с пути одного из своих и приблизился к Волкову. В движениях вожака чувствовалась отвага, а обращение на «ты» являлось явной грубостью, видно, был он из задир. Стал он близко от коня кавалера, так близко, что еще один шаг — и мог схватить коня под уздцы. И чтобы не возникло у него такой охоты, кавалер положил руку на эфес меча и заговорил без тени сомнения в голосе:

— Милостью Господней я рыцарь Божий, а милостью герцога я новый хозяин Эшбахта, зовут меня Иероним Фолькоф. А теперь назовитесь вы!

Тут обладатель тесака окинул своих соратников взглядом и с дерзостью заговорил:

— А мы милостью Господней свободные люди свободных городов Рюмикона и Висликофена. Мы как раз те люди, что всяких папских кавалеров