Чемпион - Саймон Скэрроу

собираюсь показать, даст тебе, скажем так, небольшую дополнительную мотивацию для твоей борьбы.  Ты меня понимаешь?   

Паво подозрительно нахмурился, когда Мурена обошел стол и вывел его в коридор.  Макрон уже ушел к главным воротам, а писарь все еще делал записи на своем планшете, пока Паво следовал за Муреной по коридору.  В конце они спустились по нескольким лестничным пролетам, пока не достигли узкого прохода внизу.  Двое преторианцев охраняли вход в коридор, свет масляных ламп тускло освещал их лица.  Мурена кивнул им, и охранник слева тут же отошел в сторону, пока его товарищ проводил их по коридору.  Было холодно, липко и темно, и юный гладиатор вздрогнул, зловещий озноб пробежал по нему. Он понял, что они входят в подземные туннели, построенные под фундаментом Императорского Дворцового Комплекса. Он слышал о существовании таких туннелей, по которым Император и его окружение перемещались между Дворцовым комплексом и другими своими поместьями, не рискуя быть убитыми на улицах Рима. Калигула был убит в одном из таких туннелей несколькими заговорщиками.  Внезапный страх охватил Паво.  Возможно, Мурена все-таки намеревалась убить его, подумал он.  Его ноги дрожали, когда он следовал за преторианцем и Муреной по туннелю.  Они миновали несколько дверей камер. Наконец охранник остановился перед одной из них и отпер его.

- Оставь нас, - приказала Мурена стражнику.

- В чем дело?  - спросил Паво, и в его голосе закралась паника, пока он переступал  дверной проем.

Мурена какое-то время смотрела на него. Его глаза загадочно улыбнулись: -  Входи, молодой человек  Поздоровайся со своим дружком.

Что-то холодное и тошнотворное шевельнулось внутри Паво.  Он неохотно вошел в камеру, тревога связала его желудок.  Мурена  встал в стороне.  Камера была тесной  - меньше, чем его собственная комната  в Имперском лудусе, подумал Паво, - и в воздухе висела легко узнаваемая вонь крови и фекалий.  Мерцание масляных ламп в коридоре отбрасывало мрачно-красный оттенок.  На полу рядом с дверью лежали орудия пыток.  Паво почувствовал, как у него скрутило желудок, когда он заметил пятно крови, блестевшее на камне у его ног.  Затем он услышал еле слышный стон, и его взгляд был прикован к скорчившейся фигуре, прислоненной к задней стене.  Ее запястья и лодыжки были закованы в наручники.  Мужчина был раздет до набедренной повязки, и при ближайшем рассмотрении Паво понял, что у него вырваны ногти на руках и ногах. Его торс был покрыт следами ожогов и синяками.  Мурена щелкнул пальцами. Мужчина устало поднял голову, и его тусклые глаза остановились на Паво.  Кровь капала с его подбородка.  Его губы были багровыми.  Гладиатор почувствовал, как все его тело вздрогнуло.

- Боже милостивый…  -  начал он.

- Сенатор  Нумерий Порций  Ланат, - почти весело представил его Мурена, подавив улыбку. Он взглянул на Паво. - Я полагаю, старый друг твоего отца в те дни, когда Ланат был проконсульским губернатором в Африке.  Сенатор Ланат также оказался Освободителем.  Одним из лидеров этой теневой сети, не меньше.  Он наклонился рядом с пожилым сенатором и усмехнулся. - Не так ли, Ланат?

Сенатор вызывающе посмотрел в ответ.

- Отправляйся в Аид, Мурена, - прохрипел он. Паво в ужасе отпрянул, увидев, что у Ланата  изо рта вырваны все зубы.

- Я думаю, это то место , куда ты сам  скоро попадешь, мой дорогой друг, - усмехнулся Мурена. Он взъерошил редкие седые волосы сенатора и снова повернулся к Паво.  - Один из дежурных охранников Имперского лудуса был выявлен как друг Освободителей.  Мы попытали его немного, и он сразу же  указал нам на Ланата.

Сенатор вздрогнул, его грудь вздымалась от боли. Выпрямившись, Мурена повернулся к Паво:  - Ты знаешь, зачем я привел тебя сюда?  - ровным голосом спросил он.

Паво покачал головой.  Кровь похолодела в его жилах. Мурена подошел к нему на шаг и тихо сказал: - Мы потребовали признания от Ланата.  Дворцовые дознаватели  помучили старого дурака, и он в конце концов рассказал нам все. Сенаторы всегда так делают.

Гладиатор попытался  сделать наивный вид: -  Какое отношение все это имеет ко мне?

- Не играй со мной в игры, Паво.  Ланат признался в твоей  роли в заговоре с целью убийства Императора. Он рассказал нам о плане подсунуть тебе  оружие после твоей победы в групповой схватке.  Как ты должен был перерезать горло Императору, когда войдешь в Имперскую ложу, чтобы получить свою награду.  Должен признать, это был определенно дерзкий план.

- У меня не было другого выбора!  Ланат сказал мне, что если я не помогу,  Аппий умрет …

Мурена подняла руку:  - Меня не интересуют твои жалкие оправдания, - отрезал он. - Единственная причина, по которой тебя сейчас не пригвоздили к кресту, - это то, что мы с Палласом нуждаемся в твоей победе. Сам факт того, что ты решил не участвовать в заговоре, говорит о том, что ты, по крайней мере, сомневался в разумности совершения столь гнусного поступка.

- Что ты от меня  хочешь?  -  осторожно спросил Паво.

- Победы, конечно. Я не потерплю твоего поражения от Гермеса.

Паво вскинул руки:  - Гермес - величайший из когда-либо живших гладиаторов. Даже стараясь изо всех сил, я могу проиграть.

- Тогда тебе придется тренироваться усерднее.  Выиграй  эту схватку, и никто больше не узнает о твоей роли в заговоре Освободителей.  Проиграешь, и я позабочусь о том, чтобы весь Рим узнал о твоем предательстве. Толпа будет высмеивать тебя как Освободителя, Паво.  Имя твоей  семьи будет безвозвратно запятнано. А бедного маленького Аппия постигнет участь похуже смерти: он вырастет опальным сыном предателя.

ГЛАВА   ВТОРАЯ

- Что ему было нужно? -  раздраженно зарычал Макрон.  Паво оставил Мурену у входа в подземный туннель и присоединился к Макрону  у главных ворот Императорского Дворца, где тот нетерпеливо расхаживал взад и вперед.  Поднялся холодный ветер и пронесся по переулку.

- Ничего,   - рассеянно  ответил  Паво. Его разум все еще был потрясен видом Ланата в камере. Он содрогнулся при мысли о невообразимых ужасах, которые, должно быть, пережил сенатор от рук имперских палачей. Только политические устремления имперского секретаря и его помощника избавили Паво от той же участи. Но если и было что-то хуже смерти для знатного римлянина, так это потеря престижной гордыни, и он почувствовал, как его кровь закипает при мысли о том, что его