Тверской Баскак. Том Третий - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

стеклодувной мастерской научились отливать стеклянный шар, я предложил мастерам его разрезать пополам и раскатать прессом в лист, а потом покрывать заднюю сторону раствором серебра.

Сказал и забыл, зеркала для меня не приоритет, основной товар — это колпаки для ламп, посуда и оконное стекло. Каково же было мое удивление, когда через три года мне принесли вот этот образец, что стоит у меня кабинете. И неважно, что производство подобных зеркал крайне затратно и по деньгам, и по времени, главное мастера дошли до всего сами, своим умом. Может быть, я гуманитарий и по натуре не деловой человек, но для меня это куда более значимо, чем вероятная баснословная прибыль от продажи зеркал.

Или с этой портнихой опять же. Примерив первый раз свой новый камзол и штаны, я посмотрел в глаза сшившей этот наряд портнихе и задал ей всего один вопрос.

— Хочешь стать богатой и знаменитой?

Еще совсем молодая женщина смущенно зарделась, но мой взгляд не уступал, пока я не услышал ее тихий, но твердый ответ.

— Хочу!

«А кто ж не хочет!» — Усмехнулся я про себя и приказал выделить ей помещение на первом этаже своего дома, дал денег на наем работниц и первый большой заказ.

Это было год назад, а сейчас у нее уже свой цех по пошиву одежды для армии и ателье на центральной площади Твери, где обшивается только высшая знать города.

Да, шьют платье у Бериславы, но не скажу, что мой пример изменил местную моду. В основном, как и прежде, заказывают длинные кафтаны, рубахи и женские сарафаны, хотя изменения все же есть. Я не тороплю и стричь бороды да чулки напяливать, как царь Петр, не собираюсь. Как известно, Русь долго запрягает, но быстро едет, рано или поздно желание нового и прагматизм свое возьмут.

Отойдя от зеркала, пересекаю кабинет и останавливаюсь перед дверью. Там в приемной меня ждет Полоцкий княжич Константин, и разговор с ним предстоит непростой. Я могу лишь примерно догадываться, что речь пойдет о каких-нибудь родовых спорах и княжич приехал в Тверь в поисках даже не союзника, а скорее защитника. Он уже несколько дней добивается встречи со мной, но я тянул до последнего, не зная надо ли мне встревать в чужие семейные дрязги.

Решив положиться на интуицию, я пригласил князя на сегодня, дабы все-таки сформировать свое мнение до заседания палаты князей.

Толкаю дверь и чувствую, как на лице автоматически появляется радушная улыбка.

«Да ты тут настоящим дипломатом стал!» — мысленно подтрунивая над самим собой, прохожу в приемную и приветствую княжича.

Тот поднимается с кресла и чуть склоняет голову.

— Рад видеть тебя, консул!

Предлагаю ему сесть и сам сажусь напротив. Между нами большой стол, из-за которого я смотрю на мужчину тридцати-тридцати пяти лет в дорогом, но изрядно заношенном кафтане. Открытое волевое лицо производило бы хорошее впечатление, если бы не злые холодные глаза, излучающие непомерную гордыню и тщательно замаскированное презрение.

«Да уж, неприятный тип!» — Делаю про себя такой вывод, а вслух задаю любезный вопрос.

— Итак, князь, что привело вас ко мне.

Назвав князем все еще наследника титула, я грубо польстил своему гостю, и тому это пришлось по душе. Жесткие черты его лица как-то разом смягчилось, и на губах даже появилась приветливая улыбка.

— Я слышал, консул, о твоей непримиримой борьбе с Литвой, и решил, что ты не будешь сидеть сложа руки, когда твой враг тихой сапой вползает в наш дом.

«Во как! А Литва тут каким боком?!» — Успеваю искренне удивиться, но не показывая вида, молча жду продолжения.

Не дождавшись от меня никакой реакции, Константин, убрав с лица улыбку, продолжает так, словно бы я все же спросил — что он имеет в виду?

— Я говорю о своем зяте, племяннике Миндовга, князе Товтивиле. Мой отец совершенно свихнулся и хочет завещать Полоцкий стол ему и моей сестре. — Его взгляд уперся в меня двумя горящими угольками. — Он изгнал меня! Изгнал своего родного сына из дома и хочет отдать княжество чужакам!

Вот тут-то до меня и доходит.

«А ведь точно! Помню еще в университете меня удивляло, что в летописи с тысячи двести сорок восьмого года Товтивил упоминается, как князь Полоцкий. Обыденно так, без всяких разъяснений, словно бы литвин во главе русского княжества, это обычное дело. — Я даже обрадовался этому запоздалому разъяснению своего старого недоумения. — Вот, значит, как это произошло!»

С новым интересом всматриваюсь в лицо княжича.

«Чем же ты так достал своего папашу, что он тебя наследства лишил?!»

Вслух я такой бестактности себе не позволяю и спрашиваю более дипломатично.

— Могу я узнать в чем причина такого решения вашего отца.

Раздраженно закусив губу, Константин пожал плечами.

— Старый хрыч попросту выжил из ума! Он всегда души не чаял в Милославе своей, а меня ненавидел.

«Милослава я так понимаю его сестра и жена князя Товтивила. — Делаю мысленное замечание и пытаюсь быстро осознать, что дает сей факт лично мне и моему делу. — Уход Полоцкого княжества в орбиту Литовского влияния мне однозначно не выгоден. Можно, наверное, помочь этому бедолаге отстоять свое право на стол в обход завещания, и тогда союз городов Русских пополнится Полоцком. Это не вызывает сомнений, как и то, что такой шаг приведет к неминуемому столкновению с Литвой. — Я застыл в нерешительности, но всего на секунду. — Какого черта?! Война с Литвой так и так будет через три года. Этот же Товтивил со своим братом поведет литовское войско на завоевание Смоленска, так что терять мне абсолютно нечего».

Прокручивая все это в голове, я не спускаю изучающего взгляда с Константина.

«Человек он явно тяжелый и неприятный, но мне с ним не детей крестить. Пусть он хоть младенцев на завтрак есть, но если я посажу его на Полоцкий стол, то древний город не уйдет к литовцам, а пойдет под руку Твери со всем своим немалым потенциалом. За это стоит побороться!»

Мысленно поставив этот восклицательный знак, спешу обнадежить своего гостя.

— Не по закону хочет поступить ваш батюшка. Нехорошо так с родным сыном поступать.

В глазах Константина сверкнула искра надежды, смешанная с удивлением.

— Так ты поможешь?!

Он явно уже побывал и в Смоленске, и во Владимире и успел осознать горькую правду — никто не станет ввязываться в войну с Литвой ради какого-то изгоя. Уж не знаю, кто его надоумил обратиться ко мне, но в успех этого предприятия он по всей видимости не верил совсем.

Я еще не знаю, с чего в этом деле мне следует начинать, но одно