"Орлы Наполеона" - Александр Григорьевич Домовец

сразу достал из портфеля сложенную бумагу.

— Вот, Сергей Васильевич, извольте ознакомиться.

— Что это? — спросил Сергей.

— Отзыв околоточного надзирателя из города Выборга.

— Что за отзыв?

— На выставку мою. У меня там выставка прошла, с большим успехом. Сорок пять работ, отборные, одна к одной… Да там всё написано.

Сергей машинально просмотрел бумагу. Околоточный надзиратель Вилюйский благодарил художника Звездилова за доставленное зрительское удовольствие, хвалил за патриотическое содержание картин и выражал надежду, что талант мастера кисти найдёт признание не только в Выборге, но и в столице.

— Ну, допустим, — сказал Сергей, возвращая отзыв. — И что же?

— Ну, как что? вскинулся Звездилов. — Пора бы мне уж и в академии выставиться. Право слово, пора. А то что ж, — всё по разным околоткам со своими картинами скитаюсь, как Вечный Жид, прости господи. Нехорошо. У меня и пейзажики на загляденье, и родные просторы отражены, и бурёнки крестьянские на картинах доятся. И библейские сюжетцы есть…

— Да что вы? — сказал Сергей, не знавший, что сказать.

— Вот ей-богу! А второго дня натюрмортец сообразил. Глухарь подстреленный, подлец, вышел, как живой! Того и гляди, — крыльями захлопает и с полотна улетит!

— М-да…

— И отзывы хорошие с выставок есть. А вы всё отказываете да отказываете.

Исподлобья посмотрел на Сергея — с обидой и с надеждой.

Ну, что тут поделаешь? Есть люди, которых проще убить, чем втолковать, что они бездарны.

— Ничем не могу помочь, Роман Прокофьевич, — произнёс Сергей со вздохом. — Отзывы, конечно, дело хорошее, и бурёнки тоже. Но в академии выставляются исключительно художники высокопрофессиональные и талантливые. Мастера, понимаете?

Звездилов раздул ноздри и встопорщил бороду. Осведомился вкрадчиво:

— А мне, стало быть, в мастерстве и даровании вы отказываете?

"Да не я! Природа отказала!" — внутренне заорал Белозёров.

— Увы, — решительно произнёс он вслух. — В прошлом году я по вашему настоянию собрал целый консилиум, припоминаете? Все художники-консультанты единодушно постановили, что полотна ваши слабы, и уровень их сугубо любительский. Топорный мазок, искажённые пропорции, неестественный колорит. Со своей стороны, я с такой оценкой согласен. И давайте на этом закончим, Роман Прокофьевич. Не мучьте ни себя, ни меня.

Но оказалось, что Звездилов помучиться ещё готов. А заодно не пощадить и Белозёрова.

Не успел Сергей глазом моргнуть, как бледный живописец соскользнул со стула прямо на колени и проворно пополз вокруг стола, держа курс на хозяина кабинета.

— Да вы рехнулись! Встаньте немедленно! — крикнул Сергей, вскакивая на ноги.

— Отец родной! Не погуби дарование! Не дай таланту увянуть бесплодно! — вещал Звездилов, норовя обнять колени Белозёрова.

Ах, как славно было бы дать в ухо! От души, по-гусарски… Сергей схватил Звездилова за шиворот и одним рывком поднял с пола. Оказались они лицом к лицу.

— Ноги буду мыть и воду пить!.. — пообещал Звездилов, заглядывая в глаза Белозёрову.

— Прекратите балаган! — потребовал Сергей, встряхивая визави. Шрам, пересекавший правую щёку (память о гатчинском деле — на всю жизнь), гневно побелел.

— Дозвольте выставиться!

— В академии не дозволю. У вас, говорят, имение под Санкт-Петербургом, — у себя в усадьбе и выставляйтесь.

— Да там и зрителей почти нет…

— Чем меньше, тем лучше!..

Сказано было грубо, наотмашь. Однако на политес уж никаких сил не осталось.

Кажется, последняя реплика Звездилова несколько отрезвила. Отступив на шаг, он перевёл дух и вытер лицо.

— Вот, значит, как, — произнёс угрожающе, задрав бороду. — Говорили мне, что в академии шагу не ступишь, — об завистника споткнёшься. А я, простодушный, и не верил… Ночей не досыпаю, рисую, как проклятый, а тут… а вы… — Оскалился. Почистил колени. — Ну, ничего. Не я первый, не я последний. Рафаэля тоже враги хулили, но всё же пробился, да-с. А вам, господин Белозёров, за удушение русского таланта божьего суда не избежать, так и знайте!

Видимо, под русским талантом Звездилов подразумевал себя.

— Ступайте, господин Звездилов, ступайте, — еле сдерживаясь, попросил Сергей.

Всякое в жизни случалось, но душителем русских талантов ещё не величали и божью кару не сулили.

Шипя в бороду что-то невнятное, Звездилов дрожащими руками засунул в портфель отзыв околоточного надзирателя. Не прощаясь, пошёл к выходу. На пороге вдруг обернулся и негромко произнёс:

— Чтоб тебе в Париже с твоей выставкой в калошу сесть! — (Другое выражение употребил — хуже и крепче.) И уж совсем тихо и яростно добавил: — Ненавижу…

Ахнул дверью.

Сергей мрачно смотрел вслед. Было противно и… жалко. Но больше противно. Очень ему не понравился прощальный взгляд Звездилова. Горело в глазах живописца безумное желание мести. Проклял взглядом-то. И Париж не постеснялся приплести, мерзавец…

В просторном кабинете с задёрнутыми шторами, под уютный треск поленьев в большом камине, неторопливо беседовали двое хорошо одетых мужчин, один из которых, постарше, вопросы задавал, а второй на них отвечал. Оба сидели в глубоких креслах. Рядом расположился столик с коньяком и фруктами. Безобидный диалог собеседников на самом деле имел скрытый смысл, понятный лишь им двоим.

— Так что же, вы полагаете, что господин Белозёров именно тот человек, который нам нужен?

— Уверен, что да.

— Обоснуйте.

— Это очень интересная личность. Я бы сказал, незаурядная. Безусловно, известная, и, что важнее всего, пользуется расположением императора.

— Из чего это следует?

— Два года назад Александр доверил Белозёрову написать собственный портрет и остался работой весьма доволен. Вероятно, именно поэтому минувшей осенью Белозёров был назначен президентом Российской академии художеств.

— Сколько же ему лет?

— Тридцать четыре.

— И в эти годы он уже президент академии?

— Точно так. Я же говорю, что без благоволения императора это было бы невозможно. Разумеется, Белозёров талантливый художник, известный портретист и так далее. Но главное, — протекция Александра.

— Что ещё о нём известно?

— Честен, храбр, прямодушен. В обществе уважаем. Любящий муж и отец трёх сыновей. В молодости окончил военное училище, после чего некоторое время служил в гусарском полку в чине поручика. В отставку вышел рано и всецело занялся живописью. Прошёл двухлетнюю стажировку в Италии от академии художеств. По возвращении домой быстро выдвинулся в число ведущих российских мастеров.

— Постойте… Учёба в Италии, говорите?

— Именно так.

— Но ведь, насколько известно, от академии там стажируются считаные люди. Это серьёзная привилегия, кстати, довольно обременительная для казны.

— Думаю, что да.

— Каким же образом отставной поручик, ничем себя ещё не проявивший, удостоился такой чести?

— Вероятно, своим несомненным талантом.

— Талантливых людей немало, а казённых денег на всех не хватает. Опять-таки, назначение президентом… Действительно, можно с уверенностью предположить личную протекцию императора. А значит, некие особые отношения между Белозёровым и Александром. Чертовски интересно. Знать бы, на чём они основаны, кроме таланта художника.

— Я тоже об этом думал. В смысле,