Х.Байрамукова - ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ

– Так ты об этом думал, когда говорил о вечере? – живо спросил Солтан, глядя на загорелое лицо отца.

– Да, об этом, но ты сам явился. Видишь, какой тулпар[5] появился на свет? Такого я за всю свою работу здесь не знал: как только родился – сразу поднялся на ноги! И как молоком облитый, нигде никакой крапинки! – говорил отец, сам загораясь и, наверное, забыв о присутствии сына.

– А как его назовут, отец?

– Судя по его родословной, он будет называться Туганом, главный зоотехник уже заполнил на него свидетельство…

– И его будут клеймить? – спросил Солтан, который не раз видел с жалостью, как раскаленным железным клеймом ставят коням тавро – метку.

– Обязательно, – ответил отец спокойно.

Они незаметно дошли до дома. Отец, умывшись, переоделся в темно-синий короткий бешмет, застегнулся на все пуговицы, зачесал свои черные пышные волосы назад и сел за трехножный столикужинать. Солтан тоже сел, но отдельно – сыну с отцом вместе не подобает сидеть за трапезой. Кушая бышлак биширген[6] с кукурузным хлебом, Солтан поглядывал на отца: он всегда во всем любит подражать ему. От треугольного гырджына[7] отец отламывал аккуратный кусочек, обмакивал его в бышлак биширген и ел степенно. Его небольшие усы нисколько не пачкались во время еды. Солтан тоже старался есть медленно, аккуратно.

Вот отец доел свой гырджын, Солтан тоже успел и ждал дальнейших движений отца. Взяв обеими руками небольшой гоббан[8] со свежим айраном[9], отец медленно поднес его кo рту. То же самое проделал Солтан со своим тоббаном.

Отец взял специально поданное ему льняное полотенце и медленно обтер усы и губы. У Солтана почему-то не было такого полотенца, но он не растерялся, вытащил из черных штанов полу своей рубашки, хотел было вытереть губы ею. Но отец, еле скрывая улыбку, остановил его и сказал:

– Мать забыла, кажется, подать тебе полотенце? Пойди возьми вон там и вытрись.

Солтан так и сделал. Отец подождал, пока сын вытрется, затем поднялся и еще туже затянул свои серебряный пояс. У отца узкая талия, совсем незаметен живот.

Солтан хотел было сделать то же самое, но у него никакого пояса не было, штаны держались на крепкой тесьме, вытканной матерью из черных ниток. Поэтому Солтан просто подтянул живот, чтобы быть стройным, как отец.

Мать послала Солтана в курятник за яйцами, чтобы сварить их мужу, потому что он сегодня будет ночевать возле Гасаны и ее жеребенка.

С возрастом я становлюсь другим, слышишь, дочь Урусовых?[10]— сказал Абдул жене, когда сын вышел.

– Думаешь, не вижу? С тех пор как мальчик стал тебе подражать, ты стал, как пропессор, важный, сын Лепшоковых! Если я даже заболею, все равно не сходишь по воду, постыдишься. Не сготовишь еды, тоже стыдно: а вдругувидит кто? Не приласкаешь ни сына, ни меня – скажешь, мужчина не должен выказывать чувства. Вот какой ты есть пропессор, сын Лепшоковых! Бедный наш старший мальчик так и умер, не услышав от тебя ласкового слова. Ты только лошадям и говоришь их…

– Зато и бедный наш мальчик знал, и ты с Солтаном хорошо знаете, что я вас люблю, что в душе я говорю самые нежные слова всем вам! – ласково сказал Абдул, приподняв голову жены, нагнувшейся над кадкой, где уже шипела хмельная боза.

Длиннореснитчатые карие глаза Марзий улыбнулись Абдулу, и она снова опустила взгляд к кадке с бурлящей, бушующей бозои. Марзий достала деревянным черпаком напиток и подала мужу, говоря:

– Помнишь, я тебе говорила: как родится жеребенок, отметим это событие моей бозой? Вот и отмечай.

Абдул выпил до дна, с удовольствием почмокал.

– Она уже хмельная, тейри[11]. Вот уже голова пошла плясать, но надо, чтобы еще сильней! И тогда польются все нежности, какие я говорю мысленно… – сказал, улыбаясь, Абдул и сам снова зачерпнул черпаком бозу.

Вошел Солтан с полной шляпой яиц. Видя, что отец допивает бозу, он стал у двери. Тот удивительно нежно, с еле заметной улыбкой глянул на сына, протянул ему черпак:

– Пей, тут немножко осталось. Но знай, что джигит никогда не должен пьянеть. Будь мужчиной.

Слова «будь мужчиной» отец повторял часто и всегда к месту.

Солтан выпил важно и всем своим обликом дал понять, что он не опьянел и никогда в жизни не опьянеет. Ему очень хочется стать настоящим мужчиной! А это значит: ничего не бояться, уважать старших, женщин, не обижать детей, не распускать нюни. Да мало ли еще чего! О, быть мужчиной не только по рождению не так-то просто! Но Солтан станет им. Он так решил.

– Мы выпили, чтобы Туган вырос самым сильным и быстрым конем, правда, отец? – спросил Солтан, страстно желая, чтобы отец ответил «да».

– Он и будет таким, сынок, ты же видел, какие у него уши, ноги. Не может быть плохим жеребенок, у которого такие родители: отец – чистой арабской породы, мать – карачаевской. Ты не заметил, я покажу тебе это, у Тугана за ухом особая примета, мой отец называл ее «хырза». Знак доброй породы! За лопаткой у Тугана, возле четвертого ребра, что-то в виде маленьких крылышек. А «галифе» на внутренней стороне ног! А расстояние между путой и копытами! Э-э, что ни говори, а родился чудо-жеребенок! А головка! Даже сейчас видать – она, как у птицы. Правду наши старики о голове отличного коня говорят: «Голова змеиная», но мне больше по душе сравнение с птицей.

… Весенний вечер окутал всю долину, окружённую пышными лесами. Аул засыпал. Все громче слышен был шум взбунтовавшейся небольшой речки, да изредка лаяли собаки. В некоторых домах слабо светили висячие керосиновые лампы, так как еще не везде успели провести в этом ауле свет.

Солтан лег и быстро уснул, а отец, ожидавший этого, вскоре ушел на завод, чтобы дежурить у Гасаны и ее сына Тугана.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Утро. Кучерявая голова Солтана показалась из-под красного сатинового одеяла. «Сейчас начнет рассказывать», – подумала Марзий, готовя сыну завтрак.

Дело в том, что каждое утро, просыпаясь, Солтан рассказывает матери (отца утром он никогда не видит) самые невероятные сны, а она так и не знает до сих пор, он в самом деле видит их или же выдумывает.

Солтан спрыгнул с высокой деревянной кровати, сделанной еще дедом, натянул повыше белые кальсоны и зашагал босиком по земляному полу к матери.

– Наверно, ты очень интересный сон увидел, раз подходишь к матери в таком виде, а? – упрекнула она.

– Честное пионерское, я не видел сна!

– Не может быть! – удивилась мать.