Энтони Хоуп - Пленник замка Зенды

— Я хочу остаться, — возразила Флавия.

Я подъехал к ней и осадил коня. Процессия приблизилась к нам, и теперь мы могли разглядеть ее. Впереди верхом ехали слуги, одетые в черные ливреи с серебряными гербами. За слугами двигался катафалк, запряженный четверкой лошадей. На нем стоял гроб, накрытый тяжелым балдахином. За катафалком ехал всадник. В беспросветно-черном одеянии, со шляпой в руке, он словно воплощал собою скорбь. Глядя на него, даже невозмутимый Сапт растрогался и обнажил голову. Мы не двигались с места. Флавия тронула меня за локоть.

— Наверное, это один из убитых дворян, — сказала она.

Я подозвал грума.

— Съездите и узнайте, кого хоронят, — приказал я ему.

Он тронул коня и подъехал к слугам. Я увидел, что они препроводили его к человеку, следовавшему за катафалком.

— Да это же Руперт Хенцау, — прошептал Сапт.

Теперь они подъехали достаточно близко, чтобы можно было разглядеть участников процессии. За катафалком и впрямь следовал Руперт. Он подал знак слугам, кортеж остановился, а сам он подъехал ко мне. На нем был костюм черного цвета, застегнутый на все пуговицы. Он отвесил мне почтительный поклон и вдруг улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. Старина Сапт держал руку у левого кармана на груди, и Руперт наверняка не хуже меня догадывался, что прячет в этом кармане мой старший друг.

— Ваше величество изволит интересоваться, кого мы хороним? — вежливо осведомился Руперт. — Извольте: мы провожаем в последний путь моего дорогого друга Альберта Лоенгрема.

— Ах, милорд… — вздохнул я. — Поверьте, никто не жалеет об этом происшествии больше, чем я. Свидетельством тому — мой приказ, и я уж заставлю неукоснительно соблюдать его.

— Бедняга! — исполненным сочувствием тоном проговорила Флавия.

Руперт наградил ее таким восторженным взглядом, что, будь моя воля, я заставил бы его горько раскаяться. Но сейчас я не мог затевать новой ссоры и, едва сдерживая гнев, следил, как этот нахал явно ждет от принцессы знаков восхищения своей особой.

— Вы очень милостиво поступили, ваше величество, — сказал Руперт. — Я горько оплакиваю своего друга. Я вот только думаю, как бы не получилось, чтобы вскоре и других не постигла его судьба.

— Об этом каждому из нас не мешает подумать, — ответил я.

— Даже королям, ваше величество, — нравоучительным тоном произнес Руперт, и я услышал, как Сапт скрипнул зубами.

— Вы правы, — как можно спокойнее согласился я. — А как здоровье моего брата?

— Получше, ваше величество.

— Рад за него.

— Как только ему позволит здоровье, он приедет в Стрелсау.

— Так, значит, он все-таки еще болен?

— У него небольшое осложнение, — ответил этот нахал тоном, исполненным самой нежной заботы.

— Передайте герцогу Майклу, — сказала Флавия, — что я искренне желаю ему скорейшего избавления от неприятного недуга.

— Ах, ваше высочество, вы даже не представляете себе, как наши с вами желания совпадают, — сказал Руперт и снова смерил Флавию таким дерзким взглядом, что она покраснела от смущения.

Я поклонился, Руперт попятил коня и поехал туда, где ожидал его похоронный кортеж. Какая-то сила толкнула меня, и я поехал следом за ним. Он резко обернулся. Он явно боялся, что я нападу на него даже в присутствии принцессы и его собственных слуг.

— Прошлой ночью вы отважно сражались, — сказал я. — Обещаю: если вы выдадите целым и невредимым вашего узника, никто из нас не причинит вам вреда.

Он с усмешкой поглядел на меня и подъехал ближе.

— Не бойтесь, — сказал он, — я безоружен, а ваш дружок Сапт держит меня под прицелом.

— Я и не боюсь.

— В том-то и дело, будьте вы прокляты! — сказал он. — Я вам уже передавал предложение герцога.

— Я не желаю ничего слушать от Черного Майкла, — ответил я.

— Тогда послушайте, что предложу вам я. — Он заговорил тише. — Смело осаждайте замок, пусть первыми идут Сапт и Тарленхайм. И условьтесь со мной заранее о часе, когда вы выступите.

— Спасибо, милорд, — насмешливо проговорил я, — вы же знаете, как я вам доверяю.

— Да перестаньте вы, я вам дело говорю. Сапт и Фриц погибнут, Черный Майкл — тоже.

— Каким образом?

— Черный Майкл сгинет от пули, туда ему и дорога. Узник отправится по «лестнице Иакова» (вы же знаете о ней) прямиком в преисподнюю. И нас останется только двое. Я — Руперт Хенцау и вы — король Руритании.

Он помолчал. Потом заговорил снова, и голос его дрожал от возбуждения:

— Какая игра! Вы получите принцессу и трон, я — награды и благодарность вашего величества.

— Воистину в аду пустует место, пока вас носит земля! — возмущенно прошептал я.

— И все же подумайте, — не сдавался он. — Только прошу вас держать меня подальше от этой славной девчушки! — сказал он, указывая глазами на ту, которая была мне дороже всего на свете.

— А ну-ка замолчите, милейший!

Однако, как ни странно, злоба моя сейчас была скорее наносной. В откровенной наглости Руперта сквозило какое-то, быть может, ему самому неведомое обаяние. И я невольно улыбнулся.

— Значит, вы решили пойти против своего господина? — спросил я.

В ответ он наградил Майкла таким крепким и уничижительным эпитетом, что я даже не решаюсь привести его на этих страницах. Потом доверительно добавил:

— Понимаете, он действует мне на нервы своей ревностью. Он все время следит за мной. Не далее как вчера он совершенно некстати вошел ко мне!

Раздражение мое окончательно прошло. Руперт рассказывал любопытные вещи, и я принялся внимательно его слушать.

— Он вас приревновал к своей даме? — самым небрежным тоном осведомился я.

— Да. Она чудо как хороша. Вы же видели ее.

— Конечно. Мы встречались на том самом чаепитии, в результате которого несколько ваших друзей оказались по другую сторону стола.

— От таких болванов, как Детчард и Де Готе, другого и ждать нечего. Жаль, меня там не было!

— И что, герцог помешал вам? — вернул я разговор к тому, что меня интересовало.

— Ну, это не совсем точно сказано, — ответил Руперт. — Скорее, это я пытался ему помешать.

— А сама она предпочитает герцога?

— Ну да. Но она просто не знает своего счастья. Однако подумайте все же о том, что я вам предложил.

Руперт пришпорил коня и поскакал вдогонку похоронной процессии.

Совершенно потрясенный, я вернулся к Сапту и Флавии. Характер этого сорвиголовы не переставал удивлять меня. Мне встречалось в жизни множество отчаянных и порочных натур, но все они были сущими детьми в сравнении с милейшим Рупертом Хенцау. Ни до, ни после мне не попадался такой совершеннейший экземпляр обаятельного негодяя.