Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея - Владимир Виленович Шигин

жадностью вчитывался он в скупые строки известий о Средиземноморской экспедиции: «О Спиридове известно, что из Магона вышел января 24 числа, в Мальте был и Сицилию проехал, сие верно. Слухи ж есть, что уже в Морее высадка сделана и некоторые крепкие места заняты, но подлинных рапортов нету…»

1 марта 1770 года был спущен на воду первый новоизобретенный корабль первого рода, через две недели – второй, затем еще и еще. Имена им давали со значением: «Модон», «Корон», «Морея»… К концу апреля на волнах качались уже десять готовых к плаванию кораблей. Готовя их к походу в Азовское море, Сенявин в разговоре с капитаном 1-го ранга Сухотиным сетовал на мелкость Таганрогской гавани:

– Вот ты, Яша, как гидрограф наш наипервейший, скажи мне: можно ли оную гавань углубить? А то будут наши новострои не стоять, как порядочным кораблям положено, а карасями в грязи валяться!

– Всю гавань углубить сил не хватит, – отвечал всегда невозмутимый Сухотин, – надо фарватер рыть!

– Вот ты этим и займись, а я отправлюсь глядеть крепость и порт Азовский!

Но выехать в Азов Сенявину не удалось – свалила лихорадка и пошла горлом кровь. Отправляя в Санкт-Петербург адъютанта Апраксина с отчетами о проделанной работе, командующий наставлял его:

– О сей болезни жене моей, Анне Никитичне, не сказывай, а ежели она от кого о том сможет проведать, то прими на себя труд уверить ее, что я здоров!

Выходя, адъютант столкнулся в дверях с армейским офицером. То был курьер от командующего Второй армией. Генерал Румянцев перед убытием к новому месту службы ставил перед флотилией первые боевые задачи: «Операции вашей флотилии весьма бы споспешествовали военным действиям нашим, если вы пройдете со своими судами в Черное море и отрежете всю помощь к крепостям неприятельским, что лежат при берегах морских в Крыме».

– Пиши ответ! – тут же велел курьеру Сенявин. – Отходя от Таганрога при остовых ветрах, можно прийти до крепости Еникале в трое суток, ежели надо будет идти далее, то при тех же ветрах до Константинополя ходу нам дней на семь…

Контр-адмирал прикрыл глаза. За морем Азовским виделись ему уже просторы моря Черного.

Год 1770-й – время славного подвига Средиземноморской эскадры. Победы Азовской флотилии еще впереди, ее год следующий, 1771-й.

Азовское море – самый дальний угол Европы. И, казалось бы, кому до него дело, кроме Петербурга и Стамбула? Но нет, «союзники» России проявили к экспедиции Сенявина самый живой интерес. Государственный канцлер Кауниц выговаривал турецкому послу в Вене:

– Разве Порог Счастья не может не чувствовать, что с потерею берегов Черного моря в Европе вы потеряете и отдадите России выгоду драгоценную – обладание устьями значительных рек, по которым приходят из отдаленных краев материалы для постройки их южного флота!

– Что Аллах даст! – философски отвечал посол.

В тот же день он оповестил султана: Австрия негласно всячески готова поддержать нас в борьбе за Крым и Азов…

Часть третья. Архипелаг

Глава первая

О, Петр, когда бы век твой длился,

Ты сам бы здесь возвеселился,

Узря на сих зыбях свой флаг.

Б. Майков

Радостная весть о прибытии русского флота в Средиземное море летела впереди спиридовских кораблей. Во славу российского оружия молились в Боснии и Сербии, Македонии и Герцеговине, Черногории и Греции.

– Они уже пришли, великие и могущественные братья по вере, из далеких северных земель, ведомые рукой провидения. Они пришли во имя нашей свободы и не оставят нас. Да сбудутся все пророчества! И падет навеки проклятое владычество османское! – гремело под сводами православных храмов.

Греция восстала. Все выплеснулось разом: извечная ненависть к угнетателям и любовь к Родине, патриотизм и свободолюбие. Доблесть и храбрость повстанцев были беспредельны – они изгоняли турок. Громили отборные отряды янычар, освобождали города и обширные области.

Особенно доставалось туркам от горцев-маниотов. Потомки древних спартанцев, маниоты были неукротимы в своей ненависти к врагам. Спускаясь с гор, они дерзко нападали на турецкие отряды, не давая пощады никому.

Одно лишь упоминание о бесстрашных сыновьях Пелопоннесских гор вызывало дрожь у наместника султана. Ведь даже название племени – маниоты – происходило от греческого «манио» – ужас.

Ложатся тени скал густые

На волны моря голубые,

И очертанья тех теней

Пугают мирных рыбарей

Майнота призраком ужасным…

Незадолго до прибытия русского флота в Левант высоко в горах состоялся совет греческих вождей. Председательствовали на нем известные предводители Мауро-Миколи и его брат Иовани.

– Пришла пора спуститься в долины и перебить проклятых османов! – заявили они решительно.

Их поддержали остальные:

– Будем хозяевами земли своей!

Правитель Каламеты седоусый Бенаки клятвенно обещал выставить сто тысяч повстанцев, прося для них лишь оружие, и тут же передал все свои деньги на общее дело.

Богатый грек Заим, владелец огромных поместий в Аркадии, отдал все свое состояние на заготовку провизии для русского флота…

На совете было решено скрытно готовить припасы для российских моряков в Тоскане, на Сардинии и Менорке. Галеры греческих корсаров были посланы навстречу русскому флоту к Балеарским островам.

В те дни Екатерина II писала Алексею Орлову: «Пускай веками порабощенные греки изменят своему собственному благополучию: одна наша морская диверсия с подкреплением ее маниотскими партиями… уже довольна привести Турцию в потрясение и ужас».

Дороги Южной Италии тряски, но живописны. Коляска легка, и пара хороших лошадей резво несет ее туда, где плещется голубое море, – в Ливорно.

В коляске бравый преображенец князь Федор Иванович Козловский. На груди под цивильным кафтаном у него скрепленный сургучом пакет – письмо императрицы Екатерины II главнокомандующему всеми российскими войсками на Средиземном море генерал-поручику Алексею Орлову. Князь торопит кучера – и так много времени уже потеряно.

Ведь вначале был еще неблизкий путь из Санкт-Петербурга в Париж, куда он отвозил екатерининское послание Вольтеру, и только после этого – в Ливорно. Слов нет, князь Федор почти счастлив, ведь он стал одним из немногих смертных, удостоенных чести общения с великим мыслителем. Имел с ним продолжительную беседу. Вольтер хвалил русскую императрицу, рассуждал о турецкой войне. Затем они непринужденно обсуждали новую пьесу Бомарше. Сошлись на том, что пьеса плоха, для трагедии недостаточно умна, а для комедии мало веселья. Перед расставанием же философ доверительно сообщил Козловскому, что создает сейчас проект «конного танка», который, безусловно, принесет победу россиянам на придунайских равнинах.

И все было бы прекрасно, если бы не одно. Он, Козловский, всей душой вот уже более полутора лет рвался на войну, а его упорно не отпускали, он требовал, а в салонах посмеивались.

– У Козловского от излишних литературных занятий и сочинений поэтических в голове помутилось изрядно!

– Я