Олег Гончаров - Боярин

– Все спросить у тебя хотел, – сказал я.

– Чего еще? – хан коснулся пальцем серебряного воина, затем быстро отдернул руку, подхватил совсем другую фигуру и двинул ее на перекрестье.

– А чего это вы все время плюетесь? – Я взялся за шишак золотого копейщика и перекрыл печенегу ход.

– Злых духов от себя отгоняем, – почесал хан затылок и на одну линию передвинул следующего воина. – Вся степь духами полна. – Он оглядел доску и довольно огладил бороду. – Добрые духи вместе с ветром над полем летают, стада наши берегут, дороги к водопоям указывают, приплод приносят. А злые в земле живут. За ноги коней наших цепляют, мор на овец насылают, болезни всякие, и стараются нас к одному месту привязать. Чтоб не кочевали мы по степи, а сиднем сидели. Нам же на месте стоять нельзя. Если остановимся, так отары, табуны и стада наши весь корм поедят и начнут с голоду падать. И тогда конец печенегам. Вот и отплевываемся мы от них, чтобы не останавливали. А они этого не любят… ну, ты заснул или все же ходить будешь?

– Хожу…

Вокруг кургана нашего праздник продолжался. Напились печенеги бузы пьяной, еще пуще в веселье пустились. Горлопанят, вопят, подпрыгивают высоко, ноги выше голов задирают, все это у них пляской считается. А я взглянул на выкрутасы печенежские и Баянку вспомнил. Вот уж у кого ладно выходило коленца замысловатые выкидывать. Докой он и в танце, и в песне душевной был. Где теперь подгудошник скитается? Какие тайные дела вершит? Может, еще свидимся?

А печенеги костры запалили, баранов жарить начали, в котлах огромных похлебку варить. От запаха снеди у меня в животе заурчало. Взял я кус мяса с блюда, жевать принялся. Холодная баранина противная, жиром вонючим облеплена, но все лучше, чем ничего.

Шумят люди-кони, а у нас на кургане тихо. Мы с Кур-ханом в тавлеи играем, ходы обдумываем. Каждый со своей стороны доски сидит и войском игрушечным управляет. Старается супротивника в ловушку заманить, да самому в засаду не попасть. А над нами баба каменная высится. Напилась крови жертвенной и теперь равнодушно на нашу игру взирает. Рожа у нее в крови, как предупреждение о том, что не пощадят духи степные того, кто в поединке сжульничать решит.

Сильным игроком Куря оказался. Не так легко у него победу вырвать. Ну, а мне слабину давать и подавно нельзя – голова у меня одна, и расставаться с ней я пока не собираюсь. Вот и упираюсь, атаки печенега сдерживая, стараюсь ему ходы перекрыть да короля его рубиноголового запереть.

Кур-хан тоже старается, мозги напрягает, выиграть жизнь мою хочет. Приглядываюсь я к нему украдкой, примечаю, как он тот или иной мой ход встречает. А печенег бороду свою теребит, косички оправляет. Если его положение на доске устраивает, он бороду оглаживает, а если что-то не так, он за косицы дергать начинает. Что ж… нужно постараться так сделать, чтобы Куря себе всю растительность на лице повыдергал.

Хорошо играет хан, но, однако, я у него слабину почуял. Он же привык со своими приближенными играть, а те не слишком старались победу над хозяином одержать. Боялись, видно, гнева ханского, оттого и сдавались быстро. Привык Куря к легким победам, и мое упорное сопротивление для него неприятной неожиданностью оказалось. А я ему передышки не дал, под бой ему своего воина отдал. Убил он его поспешно, а я на перекрестье освободившееся другого воина двинул. Заметил Кур-хан мой подвох, да поздно. От расстройства еще сильнее себя за бороду дернул, даже слеза у него от боли на глаз единственный навернулась. Но то, что упущено, не воротишь уже. Беспомощно заметался его королек, но все пути его перекрытыми оказались. Вздохнул Куря, фигуру в пальцах повертел и… сдался.

– Все, – сказал грустно, – вернул ты коня.

– И на том спасибо, – сказал я и подниматься с ковра начал.

– Погоди, – остановил меня печенег.

– Что?

– Как «что»? – Хан поспешно стал тавлеи расставлять. – Я отыграться хочу.

– Ну, это понятно, – сказал я. – Только что ты против седла с моего коня на кошт выставить сможешь?

Покрутил головой Куря, словно подыскивая, чтобы такое на кон поставить.

– А шуба, значит, не подойдет тебе? – спросил.

– Далась тебе эта шуба, – махнул я рукой.

– Так чего же ты хочешь? – вздохнул он и добавил поспешно: – О женщине ты даже не заикайся, сказал же я, что у Луноликой она.

– Ты же вроде как перед стрельбищем обещал…

– Обещал, – согласился он, – но передумал. Дева Ночи, конечно, старуха вредная, словно щепа в копыте коня моего, однако… хоть людям своим я хан и предводитель, но перед богиней Мон не больше чем волосок в конском хвосте. И с Луноликой спорить у меня желания нет. Так что придумай для себя другую награду.

– Уразумел я, – посмотрел я на Курю так, что тот глаз свой единственный к небу поднял да задышал тяжело. – Тогда… на стрельника играть будем.

– Какого стрельника? – не понял печенег.

– Ну, уруса, который стрелы делает.

– Ясыра, что ли? – удивился хан.

– Вот-вот, – кивнул я.

– А этот-то тебе на кой?

– Это уж не твоя забота.

Сморщился печенег, пальцем в ноздре поковырял, достал оттуда что-то и в сторону отбросил.

– Ну? – посмотрел я на него.

– А… ладно, – согласился Кур-хан. – Все одно от него толку не будет. Говорю же, что у него руки трястись стали. И потом я себе еще мастера добуду. Идет. Только в этот раз я с центра поля начинаю.

– Начинай, – подсел я к доске поближе.

И на расчерченном поле новая битва закипела.

Думал Куря, что я сразу в наступление ринусь, напрямую короля своего в угол поля поведу, так и защиту строить начал, но просчитался. Я в его руки одного за другим своих воинов отдавать принялся. От близости победы совсем растерялся Кур-хан. Радость его обуяла оттого, что перемога ему в руки с такой легкостью идет, тут-то я его и прижал. Ходом обманным от короля своего отвлек, а как только он вслед за войском моим своих воинов двинул, только тогда я главную тавлею к заветному перекрестью повел. Он вдогонку кинулся, но куда уж там? Так я ему слабину и дам. Путь ближайшей фигуре перегородил, а пока он через нее перескакивал, я короля в угол поставил.

– Ты ясыру в дорогу снеди вели дать, а то помрет еще ненароком, – сказал я.

Смотрю – а Кур-хан над доской застыл. Все понять пытается, как же так случилось, что победа близкая вдруг поражением обернулась? Потом тавлеи драгоценные в кулачину сграбастал и лихорадочно стал на доске расставлять.

– Не может такого быть… не может быть… – забормотал.

– Да будет тебе так расстраиваться, – попытался я его успокоить. – Это же игра. Всего лишь игра, и не более…

– Давай еще, – просипел он упрямо.