Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

пес языком лизал, но Волкову она рукой лежалого трупа показалась, опасной, как алебарда. Он голову убрал привычным движением, что годами службы в нем выработалось, словно жало острого копья было перед ним, — немного в сторону и вниз. Не дал себя тронуть.

Тут благочестивая Анхен уже не выдержала, затрясла головой, как будто стряхивала что-то. От ласки и следа в лице не осталось, а от улыбки лишь оскал, щеки впалыми стали, вокруг глаз пятна серые, а сами глаза глубоко в голову ушли и чернели из глубины старыми колодцами. Только зубы все тот же жемчуг.

Пасть она разинула, да как завизжит:

— Стой на месте, пес! Не смей шарахаться.

И шагнула на него, руки к нему потянув.

Но он стоять не стал, толкнул ее в грудь холодную и костлявую и дверь захлопнул, на засов закрыл. А за дверью ад разверзся, завизжала ведьма так, что уши заболели, словно ножом острым по гладкому стеклу скребла, а не визжала. И свечи все у него погасли в подсвечнике, он даже не мог понять отчего — от визга ее сатанинского или от того, что дверь быстро захлопнул. Он выронил подсвечник и оказался в темноте, только в спальне горела одна свеча. А за дверью тварь бесновалась, только не визжала она уже, а шипела, как кошка из нутра шипит. И по двери скреблась, да так, что мурашки у него по спине забегали. Волков на колени встал, в темноте по полу руками шарил и свечи искал, да руки дрожали, еле собрал рассыпанное. Пошел, нет, побежал в спальню, стал свечи зажигать и в подсвечник ставить, а как светлее сделалось, он сундук платяной открыл, кольчугу оттуда брал. Накинул родную — забыл, когда последний раз надевал. И сразу спокойнее стало. Меч из ножен вытащил, осенил себя знамением святым, взял подсвечник и к двери пошел. Остановился на мгновение, прислушался: с другой стороны шум был, что-то происходило.

— Ну, паскуда, держись, напугала меня — молись теперь Сатане своему.

Он поставил подсвечник на стол, вздохнул и, тихонько отодвинув засов, резко распахнул дверь, держа меч перед собой. И замер.

Полный коридор людей, все с лампами да свечами, светло как днем. На него смотрят удивленно. Думают, зачем ему на ночь меч и для чего перед сном доспех напялил. А впереди Сыч с Ёганом, за ними управляющий Вацлав, позади другие люди, слуги гостиничные и постояльцы.

И молчат. Наверное, вид у кавалера такой решительный был, что задавать вопросы ему никто не решался. Тогда он сам спросил громко и грозно:

— Где она?

Люди стали переглядываться, осматриваться, не понимая, о ком он говорит, и только Ёган отважился узнать:

— Кто, Эльза?

— Да какая Эльза, — раздосадованно морщился Волков, — где эта тварь, ведьма… Как ее?..

Он не мог вспомнить имя той женщины, которая к нему приходила, и надеялся, что ему подскажут, но все остальные молчали.

— Ну, эта баба… Вот тут только что была. Что вы уставились на меня, никто не видал, что ли? Полуголая, стояла тут, у двери… Визжала так, что сердце холодело… Что, не слышал, что ли, никто?

Полуголых баб тут, похоже, и впрямь никто не видал, и за всех вежливо и успокаивающе заговорил управляющий Вацлав:

— Господин рыцарь, сюда, в покои для важных персон, ведет только одна лестница, что из конюшни, что из столовой, но мимо меня не пройти, а я никаких дам не видал. Никакая дама вечером наверх не поднималась.

— Да ты, видно, пьян, — не очень вежливо сказал Волков.

Вацлав жестом призвал всех собравшихся в свидетели:

— Нисколько, господин рыцарь, и трех стаканов вина за день не выпил, а коли мне не верите, так других спросите, и слуг из столовой, и с конюшни — не было женщин сегодня.

— А чего же вы все собрались тут? — не верил своим ушам кавалер.

— Так шум большой стоял, все его слышали — и слуги, и соседи ваши. Поэтому за людьми вашими послали, думали, что в покоях ваших резня идет. — Он помолчал и добавил с укоризной: — А может, и мебель ломают.

Кавалер уже и сам не мог понять, что было, а чего не было. Стоял растерянный, в кольчуге и с мечом перед разными людьми и видел, что ему не верят, но насмешки в словах не чувствовал. Он обернулся, поглядел в покои и жестом пригласил Вацлава тоже взглянуть. Тот сделал шаг и обвел глазами комнату. Все было в порядке.

Люди стали расходиться, Вацлав ему кланялся и тоже ушел, а Сыч, монах, Ёган и Максимилиан остались. Слуга помог ему кольчугу снять, меч забрал. Кавалер сел на кровать уставший, словно скакал без остановки весь день. И баб ему больше не хотелось, все желание словно рукой сняло. Люди его не решались говорить с ним, не спрашивали ничего, только монах предложил:

— Не желаете, господин, помолиться на ночь? Могу с вами.

— Сам помолюсь, — буркнул кавалер.

— Может, капель дать сонных?

Нет, капли ему сейчас не нужны, он и сидел-то еле-еле, уже мечтая лечь. Оглядел своих людей недружелюбно. Те были рядом. Не уходили.

Не нравилось ему все это, словно провинился он или оступился, и все упрекают его молча, а вслух не говорят, только ждут чего-то.

— Ступайте все, — зло сказал он, — спать буду.

Люди его вышли, и никто не сказал ему, что Эльзы они не нашли.

⠀⠀

…Анхен вышла из гостиницы мимо кухни, через конюшню, прошла людей, что еду делали и за конями смотрели, и никто в ее сторону даже не глянул, хотя она двигалась между ними и любого из них могла рукой коснуться. Шла быстро, сразу за углом свернула в проулок меж домами. На небе луна за облаками спряталась, у гостиницы фонари горели, так то на улице, а в проулке темень — хоть глаз коли. Но ее поступь была уверенной, платье подбирала — лужи перешагивала, в грязь ни разу не ступила. Ночь для нее, что день для людей. За домом ее ждали. Возок стоял с крепким мерином, а рядом две женщины.

— А это кто с тобой? — спросила она у одной из них.

— Шлюшка Вильмы-покойницы, не помните ее, госпожа? — отвечала Ульрика. — Тут ее встретила, хромоногий ее пригрел, как Вильма умерла. Она ему служит.

Это было неожиданно и хорошо. Анхен приблизилась к девочке, хоть и темно было, заглянула ей в глаза, присмотрелась: та стояла почти не шевелясь, словно спала стоя и с открытыми глазами.

— Глаз у нее стеклянный, ты ее тронула? — спросила Анхен.

— Тронула, иначе