Луи Буссенар - Кругосветное путешествие юного парижанина

— Теперь нам суждено расстаться, — небрежно бросил он Андре.

Тот попытался возразить.

— Я держу свое слово, — довольно жестко перебил его Ибрагим. — Табиб меня спас, и я делал для него, для тебя и для мальчика все, что в моих силах. Теперь мы расстанемся. Белым людям из Европы нельзя видеть, как грузят негров на судно, им нельзя знать место, где встречаются торговцы. Мои люди проводят вас до Шинсонксо в устье реки Каконго. Там вы встретитесь с европейцами, они, может, возьмут вас на пароход. Кстати, — проговорил араб со странной улыбкой, — пока «судно» нас ждет, тут неподалеку находится «Эклер». Крейсирует, чтобы помешать нам погрузить товар… но мы об этом знаем. Я все сказал! Прощайте!

— А если мы не торопимся встречаться с европейцами? Если мы предпочитаем остаться здесь и поискать наших спутников?

— Это невозможно! — Отчего же?

— Белые люди! Повинуйтесь! Я мог бы заковать вас в цепи и доставить на побережье, но не хочу этого делать. Благодарность — добродетель мусульман.

— Доктор, — перешел на французский Андре. — Отсюда нам предстоит отправиться в другом направлении, после того, как нас проводят до Шинсонксо, мы, несмотря ни на что, сможем вновь заняться розыском наших друзей.

— Договорились. Расстаемся! — сразу поняв, в чем дело, сказал Ламперьер. — Прощай, Ибрагим!

— Прощайте! Мы квиты!

Через десять часов доктор и Андре, усталые, едва переводящие дух, очутились в городе Шинсонксо, на попечении европейских негоциантов, которые были потрясены рассказами наших друзей об их опаснейшем путешествии по Экваториальной Африке.

Радушные хозяева устроили пышный прием в честь гостей. Славно отужинав, доктор и Андре поспешили как можно скорее лечь спать, ведь на следующее утро они намеревались отправиться на поиски гамена, но, увы, их планам не суждено было осуществиться…

В тот самый момент, когда Андре предоставилась возможность впервые за долгий срок отоспаться в постели, он, еще двенадцать часов назад впервые ощутивший легкий озноб, вдруг внезапно почувствовал сильное головокружение. Начались бред и судороги. Зубы выбивали дробь; липкий пот заливал лицо, побледневшее и обострившееся. Все мускулы подрагивали, глаза потухли, дыхание стало неровным, грудь едва вздымалась.

Доктор, имевший долгий опыт службы в морской пехоте, прекрасно знал, что за недуг сразил молодого человека! Сомневаться не приходилось: у Андре — приступ злокачественной лихорадки!..

Через четверть часа состояние больного стало отчаянным.

— Какая злая судьба постигла моих друзей! — грустно пробормотал врач в минуту слабости. — Один умирает на моих глазах, другой пропал. Ладно! Время не ждет, надо бороться за жизнь!

— Бедный Фрике! Когда-то я тебя увижу!.. — теряя сознание, простонал Андре.

Часть вторая

МОРСКИЕ РАЗБОЙНИКИ

ГЛАВА 1

Дуэль на саблях. — Давид и Голиаф[180]. — «Джордж Вашингтон»[181]. — Уважение французскому флагу или смерть!.. — Бейте, а то кто-то покончит с собой. — Когда «половником» пользуются не только повара. — Хватит! — Двое отчаянных противников. — Командир, который не шутит. — Письмо разбойника и портрет ребенка. — Хозяин не кто иной, как раб. — Комендант восхищается порядочными людьми, но не следует их примеру. — Лучше контрапункта[182] только пункт. — Военное судно, трансатлантический пароход, «капер».

— Херрготт!!..

— Черт!..

— Тартойфель!..

— Паршивец!..

— Херрготт сакрамент!..

— Так ты еще не закончил?.. Ну, погоди… я тебе сейчас устрою «сакрамент»!..

Жуткий звон стали сопровождал этот обмен латинскими и тевтонскими[183] ругательствами.

Двое мужчин с обнаженными головами, с закатанными чуть не до плеч рукавами, с раскрытой грудью яростно сражались на качающейся палубе корабля. Оба, вооруженные абордажными саблями, матросы в просторечье называют их «половниками», наносили друг другу отчаянные удары.

Голос, изрыгавший немецкие ругательства и проклятия, где поминались Бог и дьявол, принадлежал колоссу ростом в пять футов семь дюймов. Сложенный наподобие гиппопотама, грудь колесом, с мощными грубыми руками, никогда не державшими пера, этот человек казался воплощением грубой физической силы.

Голова выглядела соответственно: косматая рыжая борода, маленькие сверкающие злобные глазки, фиолетовая шея тупого пьяницы, лицо бандита из Черного Леса.

Голос второго дуэлянта звучал ясно, звонко, насмешливо, с непередаваемым акцентом. Те, кому хорошо знаком диалект, на котором говорят между Берси и Отейем, между Монружем и Монмартром[184], воскликнули бы, услыша эту речь на тридцать пятом градусе южной широты и сорок пятом градусе западной долготы:

— Да это же парижанин!

Его «черт» и «паршивец» не звучали столь хрипло и угрожающе, как проклятия колосса, однако храбрец действовал решительно, и выпады его были не менее быстрыми, а удары — не менее мощными, чем у противника.

На вид совсем ребенок — не дашь и восемнадцати, — ростом всего пять футов, нос чуточку вздернут, ноздри широко раскрыты, чтобы во всю мощь вдыхать запахи моря. Насмешливый маленький рот готов расплыться в улыбке, взгляд острый, как шпага. Ноги плотные и крепкие, ловки, как у косули! Изящные руки обманчивы — на самом деле они крепче, чем кабель, сплетенный из стальных волокон. Несгибаемые мускулы перекатываются под кожей причудливыми волнами, точно грозятся выйти на свободу, казалось, мальчишеская рука не гармонирует с огромной вороненой чашкой эфеса[185] абордажной сабли, но играет клинком, массивным, точно нож гильотины[186], с такой легкостью, будто держит нож для разрезания бумаги!

Этот ребенок — опасный противник.

При виде поединка людей, столь непохожих друг на друга, вспоминается знаменитое библейское сражение, завершившееся победой Давида над Голиафом.

Большой яростно атаковал. Удары могли бы повалить быка. Маленький парировал с неизменным хладнокровием.

И когда один из сражающихся, гибкий, как кошка, избежал атаки, а другой, обозленный неудачей, на мгновение задержал руку, держащую эфес, лезвие клинка гамена тут же ее оцарапало, убедительнее слов явив собой приговор: «Хватит! Бой окончен!»

И злобный колосс, до того с презрением относившийся к противнику, казалось, понял знак, а юноша не скрывал радости, получив возможность продемонстрировать искусство фехтовальщика.