Сергей Зайцев - Рыцари моря

Прямо на палубе сговорились о деле, выгодном для обеих сторон, и ударили по рукам. «Юстусу» требовалась основательная починка, поскольку то, что было сделано людьми Даниеля Хольма в заливе возле Вардё, – было только временным латанием дыр. И течь, какую давало судно, становилась опасной для грузов. Приходилось постоянно работать помпой, а при сильном волнении даже черпать воду ведрами. Большой Кнутсен обещал россиянам помощь: лес, жилье, помещение для грузов, питание… Норвежец сам стал у руля и отвел корабль к своему горду.

Хутор-горд Большого Кнутсена располагался между двумя другими горлами, которые, однако, были поменьше его и победнее. Огороженные единой изгородью, все три двора именовались – тун, а точнее – Кнутсен-тун, потому что все хозяева состояли в кровном родстве между собой и носили имя первого поселившегося здесь предка. Различали же их просто: кроме Большого Кнутсена, были в туне Малый Кнутсен и Темный Кнутсен (про которого говорили, что он сумасшедший). Эти два Кнутсена, хоть и звались хозяевами, но на деле были людьми несамостоятельными, несмекалистыми, кормились они от изобилия Большого Кнутсена и семьями батрачили на его хозяйство от весны до весны. А хозяйство было немалое: просторный двухэтажный жилой дом, амбары-кладовки, сараи на подклетях – помещения для лодок и просушки рыбы, также коровник, овчарни, овин, баня, пивоварня, сыроварня, коптильня и две парусные лодки. Работы хватало всем: и большим, и малым, и темным Кнутсенам – путина, сушка и засолка рыбы, торговля, лесопилка, изготовление сыров, выпас коров и овец, корма на зиму, удабривание полей морскими водорослями, топливо, вязание из шерсти… Эрик Кнутсен частенько приговаривал: «Все бы мы поделали дела, будь у нас мальчик Хакон! А без Хакона всякий раз, как посчитаешь, остается дел на три дня». При этих словах батраки качали головами: «Великан, что ли, этот мальчик? Дел у Кнутсенов – не початый край!…» И только одному человеку Эрик Кнутсен не давал никакой работы – дочери своей Люсии. Он содержал ее в чистом тронхеймском доме с прислугой, одевал почти как датскую королеву, платил немалые деньги лютеранину-священнику за уроки богословия и высоких искусств и, время от времени наведываясь к ней, садился возле нее на низкий табурет и подолгу любовался ее легкой узкой ладонью и розовыми пальчиками – сенная девка однажды подглядела эту сцену и, словно сорока, стрекотала о ней повсюду, пока Большой Кнутсен не дознался о том и не сменил в доме дочери прислугу.

«Юстус» разгрузили. Товар из его трюма занял два вместительных хранилища-лофта и сарай на подклети. С помощью воротов, катков и шести парных конных упряжей когг вытянули по приливной воде на берег и установили на подготовленные заранее стапели. Всю команду судна, составляющую вместе с Андресом двенадцать человек, разместили в зернохранилище на чердаке.

Со своей стороны Иван Месяц обещал Большому Кнутсену помощь россиян в хозяйственных работах, в строительстве, а также доставку товаров в город Берген весной будущего года. После долгих мытарств и злоключений россияне искали тихой пристани и, увидев ее в Тронхейм-фьорде, просили у Месяца зимовки.

Предполагали, что починка судна затянется надолго. В нескольких местах была нарушена и наспех залатана обшивка днища. Тойво Линнеус сказал, что за последний год когг трижды цеплялся за скалы. Тому виной был Хольм, который с возрастом все чаще терял спокойствие и в погоне за наживой, одолеваемый нетерпением, иногда оставался глух к предупреждениям штурмана. К тому же Даниель Хольм после нескольких лет северного плавания считал, что имеет достаточно собственных штурманских познаний, и позволял себе срезать путь там, где необходимо было обойти, иногда ошибался, не учитывая приливное и отливное время. Тойво Линнеус замечал, как довольно часто Хольм-купец, алчный и торопливый, подавлял Хольма-капитана, умного и расчетливого. Эти подавления обыкновенно заканчивались поражениями или повреждениями судна. Однажды, не закончив бой, Хольм занялся грабежом покинутого командой британского корабля, а два датчанина тем временем подошли с наветренной стороны и расстреляли «Опулентус» почти в упор. Шведского капера спасло лишь то, что у датчан не все выстрелили пушки; датчане или не успели их зарядить, или пользовались отсыревшим порохом. В своем последнем бою «Опулентус» пострадал опять же по вине капитана: был туман, Хольм, едва разглядев «Коралл Британии», набросился на него, но не подумал прежде, что такие богатые купцы в одиночку не ходят, и в результате они с «Уппсалой» оказались зажатыми в треугольнике английских судов. Хольма спас от гибели тот же туман, какой спас и «Коралла Британии». Однако ран было много: несколько человек команды пришлось с почестями опустить на дно; парусное оснащение обратилось в лохмотья; наружная обшивка и обшивка фальшборта, а также палуба во многих местах оказались посечены картечью… Но основную поломку обнаружил кормчий Копейка, когда осматривал после разгрузки трюм, – по правому борту были повреждены три шпангоута. Дел команде предстояло немало.

Работали россияне без спешки, но споро. Копейка, хорошо знающий поморские ладьи и кочи, быстро смекнул что к чему и на когге и показывал остальным – то топориком ударит, то пройдется теслом, а то и буравом. Слушались Копейку, делали по его, по-поморски основательно, чтобы уж не переделывать. Корабль весь ощупали руками от форштевня до ахтерштевня, и представляли его с закрытыми глазами, и многие узлы судна смогли бы по памяти начертить на песке. Тойво Линнеус, указывая на разные части когга, говорил – какая как называется и для чего служит. Штудии его слушали россияне с вниманием и не переставали удивляться, ибо день ото дня они все яснее понимали, что их «Юстус» не просто деревянный скелет, обшитый досками, а искусное произведение умных человеческих рук, сложный работающий механизм, в котором нет ни одной лишней вещи, в котором каждый предмет служит другим предметам и общему делу.

По воскресеньям с утра уходили в Тронхейм, где проводили весь день в какой-нибудь из немногих таверн возле бочонка пива или вина, за столом, уставленным блюдами с вареными и кончеными окороками, жареными колбасами, сырами и лепешками. Зазывали к себе за стол новых друзей: рыбаков, горожан, пришлых бондов. Угощали россияне друзей, и друзья угощали их. Хмелели; развязывались языки, развязывались кошельки, велись нескончаемые беседы. О том о сем: об уловах, о кораблях, об уходящем лете, о налогах. Из вежливости норвежцы часто заговаривали о России, хотя знали о ней мало: знали, что Россия – страна огромная, знали, что начинается она от Мурмана, от Белого моря и простирается на восток и на юг, но в каких землях кончается – не знали. Однако это и многим россиянам не было известно. Одни говорили, что кончается Россия на Астрахани, а другие где-то слышали, что первопроходцы уже до Индии добрались. О строгановских людях знали и того любопытней – будто прошли они все тридевять земель и вошли в те земли, которые никем не виданы и нигде не указаны, и более того – общеизвестно, что земель там вообще быть не должно, а должно там быть только безбрежное море с плывущими китами.