И нет конца паломничеству - Варвара Мадоши

— Если вы о его романе с леди Алисой Вексенской, невестой принца Ричарда, то об этом было известно еще летом, — чуть улыбнулся Риз.

— О нет! Я имела в виду об отношениях двух наших королей — старого и молодого.

Риз пожал плечами. Он пропустил то время, когда Генрих-младший был коронован сюзереном Англии, и, насколько он слышал, это могли бы пропустить и все остальные: ничего не изменилось, в стране по-прежнему правил Генрих II. Его старший сын с женой, Маргаритой Французской, участвовал даже не во всех государственных церемониях и был полностью покорен воле отца.

Риз знал только об одном моменте несогласия в королевской семье: этот анекдот оказался настолько пикантен, что его до сих пор с удовольствием пересказывали в тавернах, снабжая все новыми подробностями. Якобы во время коронации Маргарита, а за нею и ее муж, отказались принимать корону, если только ее не возложит Томас Бекет, епископ Кентерберийский, их учитель и наставник. Дело как-то замяли (Риз не верил той народной версии, где вышедший из себя Генрих якобы грозил невестке — тогда совсем девчонке — мечом).

— А что с ними? — спросил Риз.

— Говорят, рана, нанесенная убийством Бекета, так и не зажила. А еще отчуждение между королем и королевой усилилось — неудивительно, если учитывать, что Алиенора уже много лет не ступала на английскую землю! И вот мать и жена подзуживают слабовольного Генриха Молодого противостоять отцу. Он якобы уже потребовал от него передать ему в полное управление земли, которые номинально под его рукой — Англию, Анжу или Пуату!

— И что Генрих-старший?

— Разумеется, отказал! Он и в молодые-то годы доверял управление над своими землями только тем, в ком был полностью уверен, вроде своих норманнских баронов. А с возрастом стал еще подозрительнее. Говорят, за закрытыми дверями он обозвал Генриха щенком и подкаблучником, Ричарда — тупицей, Годфри — хлюпиком и заявил, что только на младшего сына, Джона, у него остались хоть какие-то надежды. Опять же, говорят, за закрытыми дверями, что Генрих-молодой на это так вышел из себя, что впервые за всю свою жизнь запустил в стену серебряным кубком, и что Маргарита собирается погостить к отцу на континент.

Риз посмотрел на Зои с любопытством.

— А что, — спросил он, — Маргарита крутит мужем в своих интересах или действует заодно с ним?

— Слухи и стихи придворных поэтов говорят, что они любят друг друга с детства, — Зои пожала плечами. — Ну, по крайней мере я ничего не знаю о любовниках ни одного из них. А если ты хочешь спросить, имеет ли Маргарита в виду интересы Франции, то я сильно в этом сомневаюсь: она ведь живет в Англии с малолетства.

— Спасибо, Зои, — Риз еще раз склонился к ее руке. — Думаю, это действительно ценные сведения.

— Надеюсь, лорду Грачу они пригодятся, — подмигнула ему Зои. — Кстати, давненько его не видели в городе. Опять погряз в своих книжных делах?

«Не видели в городе» означало, что ни один из знакомых осведомителей Зои его не встречал.

— Просто я наконец-то убедил его, что шляться по подозрительным местам — не его дело, — легким тоном ответил ей Риз.

Они распрощались.

Зои и Грач свели знакомство во время одного из дел, в которые оказались вовлечены «девочки» Зои. Риз ожидал от Гарольда растерянности, замешательства, может быть, легкого ханжества при знакомстве с одной из самых известных лондонских шлюх, однако лорд Руквуд повел себя с изысканной вежливостью и, кажется, очаровал и ее, и ее девочек. Риз в шутку называл его «милорд Грач», и Зои подхватила ту же манеру. Джон надеялся, что на самом деле она не знала, что он и эрл Руквуд — одно лицо.

После того визита Грач прочитал Ризу целую лекцию о греческих и византийских гетерах в манере оксфордских профессоров, заявив, что Зои возрождает в их английском захолустье лучшие традиции этого ремесла. Хотя, разумеется, греховность человеческой природы и пренебрежительное отношение к женщинам, у которых нет другого способа заработать на хлеб, кроме торговли своим телом, в наш век повсеместного падения нравов не может не печалить.

Риз еще тогда подумал, что он все-таки совершенно не знает Грача.

На обратном пути от Зои Джон завернул в церковь Святой Елены, что у Бишопсгейта. Пришлось делать крюк через половину города, но оно того стоило. К тому же Уголек застоялся в конюшне и довольно фыркал, выдыхая белый пар в морозный городской воздух.

Риз вовсе не собирался молиться или просить об отпущении грехов: ему надо было всего лишь забрать почту. И все же, посмотрев на строгий фасад церкви в ранних зимних сумерках (черные голые ветви растущих рядом кленов мели по серому небу), Риз спешился и прошел внутрь.

Сероватый свет падал сквозь витраж. Джон преклонил колена у алтаря, перекрестился. Давно уже ушли те годы, когда в церкви на него снисходили умиление и покой, но за последние месяцы работы с Грачом что-то начало оттаивать. Будто тот самый мальчик, который никогда не пропускал воскресной службы, все еще был жив где-то глубоко внутри. Может быть, если дотянуться до этого ребенка, Господь услышит его слова? Сам-то Риза давно потерял право к Нему обращаться.

— Нужна помощь, благородный сэр? — любезно, но почти без раболепия поклонился ему служка, рассчитывая, очевидно, на просьбу добавить имя к молитве и на мелкую монету.

— Нет, — сказал Риз. А потом, неожиданно для себя, добавил: — Я молюсь за здоровье друга.

— Если сэр скажет его имя, я передам монашкам, и они тоже помолятся, — предложил служка.

— Не выйдет: он дорожит своей безвестностью.

* * *

Из дома Грача существовало три выхода: два официальных, через обитую медью деревянную дверь на высоком крыльце и черный, через кухню. Третий — через подземный ход и ближайший паб, хозяин которого, Леон, был чем-то Грачу чрезвычайно обязан.

Соседи считали, что в доме живет чудаковатый книжник, чья семья стыдится его из-за горба и физических увечий (Грач покидал дом, только скрючившись в три погибели и опираясь на трость). Риз «официально» состоял на службе у этого несчастного калеки: то ли экономом, то ли секретарем, то ли охранником.

Это позволяло Джону входить и выходить через парадную дверь или черный ход (черный ход вел на параллельную улицу, что часто бывало удобнее). А если требовалось покинуть дом тайно или во внеурочный час, он пользовался тайным ходом.

Грач не запугивал слуг, но держал их в строгости. Работали у него в основном глухие, немые или и то и другое сразу, и потому, когда грум поставил