Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи

— Возможно, вы и правы, отец Раваго, но вы, наверное, все же согласитесь со мной, что уже сам факт заключения в тюрьму их Великого магистра послужит хорошим уроком для остальных масонов и задержит разрастание этой секты — пусть даже и не подтвердится их причастность к смерти Кастро.

— Я чувствую в ваших словах стремление остановиться на достигнутом, а потому хочу, чтобы вы знали: я не соглашусь ни на малейшее отклонение от наших первоначальных планов. — Лицо Раваго стало еще более суровым. — То, чего мы добились арестом Уилмора, — просто мелочь по сравнению с необходимостью заполучить текст конституции и регламента общества масонов. Именно на это мы должны направить наши усилия, а не надеяться, что арест одного человека поможет нам решить проблему масонов. — Раваго поднялся со стула с явным намерением покинуть это помещение. Он уже потерял интерес к дальнейшему разговору, хотя ему и хотелось узнать, какие новые методы допроса собирается применить Перес Прадо и когда он рассчитывает получить хоть какие-то результаты. — Постарайтесь, чтобы он заговорил еще до того, как мы с вами снова встретимся. Мне необходимо доложить нашему монарху о ходе расследования, и, как мне кажется, вы не хотели бы, чтобы король усомнился в ваших способностях.

— Отец Раваго, прошу вас не сомневаться в том, что мои цели совпадают с вашими, как и с целями короля. Я ни в коем случае не прекращу своих попыток заставить Уилмора заговорить. Можете быть спокойны: я немедленно поставлю вас в известность, если мне удастся выбить из него какие-либо сведения об убийстве Кастро или же любую другую информацию, которая нас с вами интересует.

Недавно отстроенная арена для корриды находилась на улице Алькала — одной стороной она примыкала к дворцу Буэн-Ретиро, а другой — к широкому полю.

Мадридский люд еще никогда не видывал такого большого круглого здания, предназначенного исключительно для корриды, потому как бой быков в Испании обычно проходил прямо на центральных площадях городов и поселков.

То ли в силу привлекательной новизны этого сооружения, то ли просто из-за неуемного желания посмотреть на само представление на корриду стеклось огромное количество людей самых разных сословий и социальных групп. Представление должны были давать два раза — утром и под вечер.

Мария Эмилия Сальвадорес уговорила своего поклонника Хоакина Тревелеса сходить на вечернее представление, потому что эти представления, как правило, были интереснее утренних. А еще она убедила присоединиться к ним свою подругу графиню де Бенавенте, которая, как это частенько бывало, прихватила с собой кавалера, но, конечно же, не своего мужа, а нового поклонника. Он, как и многие другие мужчины до него, пытался ухаживать за графиней, не имея при этом никаких шансов добиться от нее ничего, кроме участия в этой игре в ухаживание — без каких-либо последствий.

Мария Эмилия успешно отразила все доводы Хоакина, пытавшегося отговорить ее от посещения боя быков: он пытался доказать ей, что, поскольку это последняя коррида в сезоне, быки на ней будут далеко не самые лучшие; что сильная июльская жара отнюдь не способствует подобным развлечениям; что они вряд ли найдут для себя что-то интересное в жалком зрелище, когда вялые пикадоры будут пытаться расшевелить не менее вялых бычков. Однако Мария Эмилия приласкалась к Хоакину, и все его доводы тут же растаяли как по мановению волшебной палочки.

Они вчетвером уселись в одном из первых рядов и приготовились смотреть на выход уже восьмого по счету быка, которого вот-вот должны были выпустить на арену. Вокруг них сидели самые известные политические и религиозные деятели Мадрида.

Пока действо еще не началось, Мария Эмилия украдкой рассматривала свою подругу Фаустину. Несмотря на восьмой месяц беременности, графиня оставалась все такой же красивой и привлекательной. А еще она очень удачно подобрала для этого вечера одежду: юбка из красного шелка и верхнее платье с вышивкой золотыми нитками были как раз под стать нарядам тореро и пикадоров. Фаустина невольно привлекала к себе внимание всех окружающих женщин — и уж тем более своего ухажера, который, похоже, был от этой женщины просто без ума.

Две подруги специально сели рядом, чтобы иметь возможность обсудить приготовления к бракосочетанию Беатрис и герцога де Льянеса, так как до этого события оставалось меньше месяца, а нерешенных проблем по-прежнему было хоть отбавляй.

И тут на арену решительно выскочил огромный разъяренный бык. Несколько секунд он двигался, как слепой, пока его привыкшие к полумраку загона глаза не приспособились к яркому дневному свету. Тореро, подвергая свою жизнь огромному риску, ждал его прямо посредине арены. Трибуны замерли в напряженном молчании, когда бык бросился на молодого тореро, и взорвались приветственными возгласами, когда тот искусно уклонился от острых рогов животного. После трех повторений этого маневра, выполненных с несомненным мастерством, на арену выехали на лошадях два пикадора, в задачу которых входило вонзать в быка пики и тем самым поддерживать его в разъяренном состоянии.

— А как поживает Беатрис? Она уже смирилась с мыслью о своем предстоящем замужестве? — Мария Эмилия начала разговор с Фаустиной, не отрывая взгляда от происходящего на арене.

— Надеюсь на это, хотя не могу сказать, что очень хорошо знаю, что у нее на уме. Последнее время я старалась не разговаривать с ней на данную тему — из-за всех тех ожесточенных споров, которые то и дело возникали после того, как она узнала о своем предстоящем замужестве.

В быка угодила уже вторая пика. Сразу после попадания в него первой пики он серьезно ранил одну из двух лошадей, а теперь пытался сделать то же самое и со второй лошадью.

— Мне очень жаль этих бедных лошадок. Тебе, наверное, тоже, да? — спросила Фаустина.

— Их следовало бы хоть как-то защитить. — Мария Эмилия проводила взглядом покидавшую арену лошадь, у которой из живота, вспоротого рогом быка, вываливались кишки.

— Я убеждена, что для Беатрис настал самый подходящий момент создать семью, ведь ей уже шестнадцать лет, — сказала Фаустина. — Кроме того, герцог де Льянес окружил ее заботой и вниманием — с гораздо большей прытью, чем можно было бы ожидать от него в его возрасте. Мне трудно даже и придумать, чего еще можно сейчас потребовать от него как от кавалера, а уж у меня-то, как ты знаешь, в этом деле достаточно опыта. — Усмехнувшись, Фаустина украдкой показала глазами на своего ухажера — маркиза де Сотовинью.

Бык, успевший к тому времени изувечить еще одну лошадь и получить десяток уколов пиками в спину, был уже не таким свирепым и вел себя довольно вяло. У него из спины торчали восемь бандерилий, воткнутых туда, по мнению публики, с большим искусством.