Поль Феваль - Юность Лагардера

Ознакомительный фрагмент

— И вы прочите мне службу у этого любезного государя? — спросил Антуан. — Ведь, насколько я понимаю, это ради него вы стараетесь приблизить смерть герцога Гвасталльского?

— Да, сын мой, ради него.

— Так что, Карл-Фердинанд унаследует титул, должности и богатства Гвасталльских герцогов?

— Chi lo sa?[4] — отвечал старик. Уклончивость отцовских слов возмутила сына.

— Как? — вскричал он. — И это говорите вы — интендант, доверенное лицо, alter ego[5] герцога Гвасталльского? Разве он скрыл от вас суть своего завещания? А если и скрыл, неужто у вас не нашлось средств противостоять его или чьим бы то ни было хитрым умыслам и уловкам?

Сезар вынужден был смущенно признать свое поражение:

— Тут мой хозяин сумел обмануть все тайные ожидания и не доверился даже тем, кто, как я сам, в первую очередь, прячет свою корысть под маской давней и неизменной преданности. Никто не знает, каково его завещание. Более того, вообще неясно, существует ли оно. Можешь не сомневаться: первым делом я постарался развязать язык герцогским нотариусам. Я вылил водопады звонких золотых монет на конторки этих канцелярских крыс — но все напрасно! Они поклялись мне перед образом Мадонны, что не получали подобного документа от господина герцога. И это похоже на правду.

Антуан наморщил лоб.

— А не мог ли старый лис отдать свое завещание на сохранение императору?

Но Сезар лишь негромко повторил:

— Chi lo sa?

Юноша нетерпеливо топнул ногой.

— Да ведь вы живете с герцогом бок о бок! Не может быть, чтобы вы не имели ни малейшего понятия — пускай только смутной догадки — о том, кому он намерен оставить герцогство и все его несметные богатства!

— И все же это так. Ах, будь герцог Мантуанский твердо уверен, что все унаследует от своего тестя, он не стал бы так торопиться упрятать его под плиты собора Санта-Кроче. Ожидания подобного наследства развяжут перед ним любой тугой кошелек. Кто же откажется дать взаймы — само собой, под хороший процент будущему герцогу Гвасталлы? Ведь край этот из года в год все богатеет за счет заходящих сюда торговых кораблей генуэзцев и венецианцев.

— Не может быть, — вскричал Антуан, — чтобы ваш господин решил обойти потомка своего рода и выбрать захудалого гасконского дворянчика Рене де Лагардера!

И он постарался подкрепить это соображение более веским аргументом, апеллируя к феодальному праву: герцогство Гвасталльское, рассуждал он, учреждено было германским императором и, стало быть, входит в состав Священной Римской Империи. Завещав его французскому дворянину, подданному короля Франции, герцог создал бы весьма щекотливую дипломатическую ситуацию.

Отец согласно кивнул, но заметил:

— Не забывай, сын мой, что за шевалье де Лагардером стоит сам Людовик XIV, а тебе ли не знать, сколь жаден до славы этот государь. Он с радостью возьмет под защиту гасконского дворянина, чтобы с его помощью утвердиться в Италии. Ведь он об этом только и мечтает! Так что нам остается лишь гадать…

— Ну, да не все ли равно! Вы говорите, герцогу жить недолго?

— Вне всякого сомнения, Антуан.

— Сколько, вы полагаете, он еще протянет?

— От силы месяц.

— Так у меня еще есть время!

При этих словах отец залюбовался своим достойным отпрыском.

— И что же ты задумал?

— Отправиться в Мантую, заручиться полнейшим доверием Карла-Фердинанда и, согласно его желаниям, принять некоторые меры для обеспечения его прав на Гвасталльское наследство.

— У тебя уже есть план? Расскажи поподробнее!

— Он еще не очень ясен. Дайте моим мыслям созреть, как созревает мускатная гроздь под лучами солнца… Кстати, отец, а вы не боитесь, торопя смерть герцога, что все выйдет наружу? Несколько лет назад в Париже маркиза де Бревилье так переусердствовала с ядами, что, несмотря на титул и связи, не избежала правосудия. Ее судили и обезглавили, после чего тело сожгли на Гревской площади, а прах развеяли по ветру.

Сезар пожал плечами:

— Попалась — и поделом ей! Твоя маркиза вела себя беспечнее младенца: кто же морит такую уйму людей крысиной отравой? Не беспокойся, виноград «от Пейроля» — верное средство тихо и изящно отделаться от ближнего.

— А я и не знал за вами столь ярких дарований, отец, — восхитился Антуан.

Но Сезар — сама скромность! — признался, что мысль не его. Рецепт яда передал ему герцог Мантуанский, который — образованнейший человек — обнаружил его в старинном манускрипте, доставшемся ему вместе с некоторыми бумагами от Медичи.

— Тогда я спокоен! — воскликнул недавний студент коллежа в Бове. — Яд Медичи — изумительный яд, он действует безотказно и при этом не оставляет по себе никаких следов, так что историки даже порой сомневаются, действительно ли он использовался.

— Что ты имеешь в виду? — спросил старик.

— Как, отец? — с жаром отвечал Антуан. — Разве вы забыли, что, когда Жанна д'Альбре, мать юного Генриха Наваррского, скончалась незадолго до Варфоломеевской ночи в Париже, королевой Франции была Екатерина Медичи? Разве изгладилось у вас из памяти, что красавица Габриэль д'Эстре очень вовремя отошла в мир иной в доме итальянца Дзамето, когда Король-Повеса собирался на ней жениться, так что вскоре французской королевой стала Мария Медичи?

Интендант герцога Гвасталльского удовлетворенно улыбнулся: он был доволен и своим сыном, и делом своих рук.

— Так вот, — сказал он после недолгого молчания, — о винограде. Уже два года я добавляю по капле «эликсир Медичи» в любимые кушанья моего государя. Такие дозы не убивают с ходу, зато исподволь подтачивают здоровье человека, каким бы могучим оно ни было. Ты мог бы, Антуан, съесть эту золотистую гроздь и не почувствовать ни малейшего недомогания. Но если бы это снадобье действовало на тебя изо дня в день, силы твои стали бы таять… Впрочем, по моим же настояниям его светлость неоднократно обращался к врачам — итальянским, немецким, венгерским. Я самолично вызывал для него лекарей из Парижа и даже из Китая…

— Вы ведете славную игру!

— Главное — я играю осторожно, наверняка. Карл-Фердинанд знает это и не торопит меня. Итак, сын мой, жизнь понемногу уходит из могучего некогда тела последнего в роду Гвасталльских Гонзага. Его не терзают боли, у него ясная голова, он хорошо спит и с аппетитом ест. И все же скоро этот человек умрет, — умрет, как и жил, мудрым государем и праведным христианином. Упокой, Господи, его душу!

Но как же опасно, особенно тем, кто достиг возраста Сезара де Пейроля, всуе поминать курносую: у нее слух куда как тонок!

В ту же ночь младшего Пейроля, которому отвели покои и левом крыле дворца, разбудил камердинер: