Фредерик Марриет - Маленький дикарь

Считаю нелишним напомнить читателю, что я не только не любил этого человека, но даже чувства мои к нему были весьма недалеки от ненависти. Я никогда не слышал от него доброго слова, не видел хорошего отношения к себе. Резкий и жестокий, он относился ко мне с явным чувством недоброжелательства и терпел меня лишь потому, что я избавлял его от многих забот и труда, а, может быть, и из желания иметь возле себя живое существо. Таким образом, наши чувства друг к другу были вполне обоюдны.

Не знаю, сколько именно было мне лет, когда умерла моя мать, но во мне было живо смутное воспоминание о ком-то, кто ласково и заботливо обращался со мной. Воспоминания эти еще ярче выступали в моих снах. Я часто видел образ, резко отличавшийся от образа моего товарища, фигуру женщины, которая наклонялась надо мною или вела меня за руку.

Когда я чувствовал, что просыпаюсь, я старался продолжить этот сон, закрывая глаза. Я тогда еще не понимал, что эти видения вызывались во мне смутными впечатлениями моего детства; я не знал, что образ, наклонявшийся надо мной, был тенью моей матери, но я любил эти сны, во время которых кто-то ласково обращался со мной.

Наконец, волею Провидения в моей судьбе произошла резкая перемена.

Однажды, когда мы только что покончили с заготовлением нашего годового запаса морских птиц, я расположился на утесе и занялся устройством моего ежегодного костюма. Для этого надо было соединять кожи птиц и сшивать из них род мешка с отверстием для головы и для рук.

Взглянув случайно на океан, я вдруг увидел на воде что-то большое и белое.

— Посмотрите, хозяин! — сказал я, указывая ему на этот незнакомый мне предмет.

— Корабль, корабль! — воскликнул он.

— А, — подумал я, — так это корабль!

Я вспомнил, как он говорил, что они приехали сюда на корабле. Я продолжал смотреть на океан и видел, как белый предмет внезапно повернул в нашу сторону.

— Что он, живой? — спросил я.

— Ты дурак! — отвечал мой товарищ. — Иди сюда и помоги мне нагромоздить эти дрова, чтобы подать им сигнал. Сходи за водой и вылей ее на дрова: надо, чтобы как можно больше было дыма. Благодарение Богу, наконец, быть может, мне удастся уйти из этой проклятой дыры!

Я ничего не понимал, но принес ему воды в деревянном ковше.

— Мне нужно еще дров! — сказал он. — Корабль идет на нас и наверное подойдет еще ближе!

— Значит, он живой? — сказал я.

— Ступай прочь, дурак! — отвечал старик, ударив меня по голове. — Принеси мне еще дров и воды!

Затем он ушел в хижину, чтобы высечь огонь с помощью куска железа, кремня и сухого моха. Пока хозяин занимался этим, я не спускал глаз с корабля, стараясь понять, что это такое. Он двигался по воде, поворачивая то в ту, то в другую сторону. «Он должен быть живой, — думал я, — что это птица или рыба?»

Пока я наблюдал за кораблем, солнце зашло, и до полной темноты оставался какой-нибудь час. Ветер был небольшой и часто менял направление, чем объяснялись и частые изменения в направлении корабля. Мой товарищ вышел из хижины с добытым огнем, положил его под дрова и стал раздувать его. Дрова скоро разгорелись, и дым поднялся на значительную высоту.

— Теперь они наверно увидят наш сигнал! — сказал старик.

— Значит, у него есть глаза, и он живой? А ветра он не боится? — продолжал я допрашивать, не получив ответа на первый вопрос — Смотрите, маленькие облака быстро приближаются! — я указал на горизонт, где собирались маленькие тучки, что предвещало, по моим наблюдениям, короткий, но сильный шквал. Такие шквалы обыкновенно налетали раз или два в это время года.

— Да — проклятие! — ответил, наконец, старик, заскрежетав зубами. — Этот ветер отгонит их! Уж таково мое счастье!

Тем временем дым подымался все выше, а корабль подвигался все ближе и ближе, пока не остановился, наконец, на расстоянии приблизительно двух миль от острова. Товарищ мой подлил еще воды, чтобы увеличить дым. На корабле опять подняли паруса, он двинулся и повернул кормой в нашу сторону.

Теперь я уже мог вполне ясно различить людей на палубе. Я старался разобраться в своих мыслях и отдать отчет в том, что такое корабль. Товарищ мой радостно кричал:

— Они видят нас, они видят нас! Теперь есть надежда! Ура! Да здравствует старая Англия!

Он прыгал, танцевал и кружился, как безумный. Наконец, он сказал:

— Я схожу в хижину, а ты смотри, не высылают ли они лодку?

— А что такое лодка? — спросил я.

— Ах, ты, дурак! Смотри хорошенько и, если что увидишь, скажи мне!

— Да, вижу что-то, — ответил я. — Смотрите на шквал, как он быстро идет по воде. А тучи как густо собираются! Будет такой же сильный ветер и дождь, как в предпоследний раз, во время прилета птиц!

— Проклятие! — воскликнул он. — Хоть бы лодку поскорее спустили! — С этими словами он вошел в хижину, и я видел, как он начал копошиться около своей постели.

Я не спускал глаз с надвигающегося шквала; он как бы летел по воде с ужасающей быстротой.

Сначала это была лишь темная линия на горизонте, но линия эта надвигалась, приближалась к кораблю и становилась белой. Поверхность воды оставалась пока еще спокойной. Тучи низко нависли над горизонтом. На корабле, как я понял впоследствии, еще не замечали опасности. Паруса были подняты и хлопали о мачту. Наконец, я заметил небольшой предмет около корабля и догадался, что это именно и должна быть лодка, которую ожидал мой товарищ, но ничего не сказал, наблюдая, какое влияние будет иметь на нее ветер. Я понимал из слов и замечаний моего товарища, что это очень важно. Через некоторое время я увидел, что белые паруса стали исчезать, люди на палубе засуетились, и лодка была поднята обратно. Дело в том, что на корабле не заметили приближающегося шквала, а когда заметили, было уже поздно. Еще минута, и я увидел, как он накренился под страшным давлением урагана, а затем все застлалось густым туманом, и я уже ничего не мог различить.

— Ну, что же, мальчик, — кричал мой товарищ, выходя из хижины, — спустили они лодку?

— Я ничего не вижу за ветром! — ответил я.

В ту минуту, как я произносил эти слова, шквал достиг того места, где я стоял, сбил меня с ног и отбросил к дверям хижины. С ветром хлынул и дождь, который промочил нас до костей. Небо все сплошь покрылось тучами и стало совершенно черное. Молния сверкала по всем направлениям с оглушающими раскатами грома. Я вполз в хижину, в которую с яростью врывались ветер и дождь. Товарищ мой сидел рядом со мной и мрачно молчал. Два часа свирепствовал шквал, не унимаясь ни на секунду. Солнце зашло, и наступила непроницаемая тьма. Сила дождя и ветра была настолько велика, что невозможно было двинуться. Мы оба молчали, закрывая глаза под сверканием молнии и затыкая уши, чтобы не слышать ужасающих раскатов грома. Мой товарищ изредка стонал — от страха ли, не знаю. Я не испытывал страха, так как не понимал опасности и не знал, что существует Бог, который судит и наказывает нас, грешных.