Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

И вдруг выясняется, что телёнок меня раскусил. Можно сказать, легко и быстро. Вот как давеча в ресторане всё про меня понял и рассказал, так и тут. По пунктам объяснил, в чём мы с горе-грабителями себя выдали. И показалась я вдруг себе маленькой и слабой, замахнувшейся на большого сильного человека. И разревелась белугой, чего со мной не было уже много лет, после похорон рано умершей подруги…

А потом он принялся меня целовать. Наверно, просто хотел успокоить. Бедная моя голова закружилась, и не помню уже, как мы снова очутились в постели. И на этот раз всё вышло даже лучше, чем ночью, потому что не было теперь между нами никаких недомолвок. Только одно меня беспокоило.

— Ты не должен считать меня распущенной, — сказала я потом, приподнимаясь на локте и глядя ему прямо в глаза. — Просто я девушка свободная и эмансипированная, а ты мне понравился.

— Ничего такого я не считаю, — возразил он мягко. — Если я нравлюсь тебе, а ты мне, то почему мы не можем сблизиться? — Хмыкнул. — А тут ещё задание редактора… Одно к одному.

— Да чёрт с ним, с заданием! То есть, конечно, выполнить его я должна… Дима, ты мне поможешь?

Посмотрела умоляюще. Напрасно.

— Пока нет, — отрезал он, и взгляд его блеснул сталью. (Хорошо сказано, непременно вставлю в очерк.) — Готовь свой материал, а там будет видно.

— Но я…

— Молчи уж, а то арестую за организацию нападения. Кстати, откуда ты всё-таки узнала, что делом Себрякова занимаюсь именно я?

Пожала плечами.

— Дашка рассказала.

— Кто такая?

— Ну, Дарья Себрякова, вдова профессора.

Вот теперь уже на локте приподнялся он.

— Так вы знакомы? — спросил удивлённо.

— Конечно. Мы на Бестужевских вместе учились. Одно время даже дружили, да и потом иногда общались. Я у неё и на свадьбе была. Как узнала о смерти профессора, так сразу к ней и поехала. Обнялись, поплакали, поговорили за чаем. Она тогда упомянула, что, мол, дознание ведёт некий следователь Морохин…

Дима снова лёг и накрылся одеялом.

— Вот ведь мир тесен, — заметил философически. — Однако и подругу вы себе выбрали, Катерина Владимировна.

— А чем плоха?

— Общался я с ней. Глупа, как пробка, и напыщенна в придачу. Как только профессор с ней жил… Ну, правда, женщина эффектная, не отнять.

Я изумилась.

— Дима, да ты про ту ли женщину говоришь? Это Дашка-то глупая? Да она у нас лучшей студенткой была. Стала бы я с дурой общаться. И с Себряковым они жили нормально.

Морохин решительно сел на кровати и потянулся за папиросами.

— Ерунда какая-то, — произнёс недоумённо. Покрутил головой. — Она же сама нам с Ульяновым сказала, что профессор от неё отдалился, жил своей жизнью, а потому о его делах она ничего не знает…

— Ну, мало ли что она вам сказала, — возразила я, гладя его по голове, как маленького. — Дашка всегда была хитрющая, сил нет. Говорит не то, что есть, а то, что выгодно. Видно, просто хотела, чтобы следователи от неё поскорей отстали. Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает… А с мужем у них всё было в пределах договора.

— Что за договор?

— Ну, как сказать… Себряков женился на ней, можно сказать, из жалости.

Морохин чуть не подавился папиросой.

— То есть как это — из жалости?

— Видишь ли, отец Дашки — друг детства Себрякова. Мелкий чиновник, семья бедная. На курсы её пристроил Себряков, он же и заплатил. Такая, что ли, благотворительность. Ну, окончила она Бестужевку, а что дальше? Кроме красивой мордочки за душой ничего, кругом бесприданница. А Себряков к тому времени уже овдовел, детей нет. И, видно, решил благотворить до конца. Женился на Дашке, дал ей положение, обеспеченную жизнь.

— Очень интересно, — сказал Морохин задумчиво. Ну, очень задумчиво. Похоже, в голове у него забегали какие-то мысли.

— В общем, стала Дарья для профессора чем-то средним между женой и дочерью. Что-то интимное у них было, но это не главное. У Себрякова и возраст, и болезни, и занятость, а она молодая и цветущая… Он это понимал, человек трезвомыслящий, потому и предложил Дашке своего рода договор. Она может жить, как хочет. Но взамен публично играет роль примерной жены, обеспечивает уют в доме и чтобы никаких скандалов. В общем, украшает жизнь.

— Своеобразные отношения…

— Зато честные. Дашка свою часть договора отрабатывала. Заботилась о Себрякове, в чём-то и помогала. Она, конечно, не учёный, не историк, но курсы окончила с отличием, и с головой всё в порядке. Так что вполне ладили, не было между ними никакого отчуждения.

— Помогала, говоришь?

Задумчивость Морохина достигла такой степени, что он встал из постели и принялся мерить шагами спальню. И всё бы ничего, но ведь был-то он в чём мать родила. Я залюбовалась. Статный, сильный, русоволосый. И черты лица приятные, правильные. И глаза большие. И неотразимая родинка под левым глазом. Как хорошо было целовать её ночью…

— О, чёрт!

До него дошло, наконец, что гуляет он по комнате в натуральном виде. Покраснев, как ребёнок, бросился к одежде.

— У тебя там, в прихожей, телефон, — сказал, застёгивая рубашку. — Можно позвонить?

— Ну, если только не женщине…

Засмеявшись, он ушёл в прихожую.

Квартиру эту мне купили родители, когда я захотела жить отдельно. Они же решили установить в доме телефон, который в столице был пока ещё роскошью. Надеялись, видимо, с его помощью меня хоть как-то контролировать. Наивные…

— Я поехал на службу, — сообщил Морохин, появляясь в спальне. — Ульянов уже меня заждался.

Я села в постели, целомудренно закрывшись одеялом. Поинтересовалась:

— Дима, а что это тебя Дарья так зацепила?

— Пока ещё и сам толком не пойму, — ответил Морохин откровенно. — Но, во всяком случае, ты рассказала кое-что интересное. — Коротко задумавшись, добавил: — А может, и важное.

Я ничего не поняла, но на всякий случай сделала значительное лицо.

— Так, может, я чем-то смогу помочь ещё? — спросила деловито не без задней мысли. А вдруг мне удастся влиться в расследование?

— Посмотрим, — сказал Морохин рассеянно. — Проводи меня… авантюристка.

Евгений Зароков

С Демоном мы встретились на специальной квартире, как и всегда. Убогая такая квартирка, маленькая,