Хэммонд Иннес - Проклятая шахта.Разгневанная гора

– Я работал на угольных копях. Поначалу было ничего. Ко мне никто не приставал, итальянцы относились ко мне с уважением. Но потом… в общем, угольные шахты – это не мое дело. А кроме того, с итальянцами работать не очень-то приятно. Хорошо, когда ты хозяин. Но как только они поймут, что тебя можно взять за загривок, тут же начинаются всякие насмешки, – словом, мне не раз приходилось вступать в драку. А итальянцы дерутся не так, как дерутся, к примеру, на золотых приисках.

Менэк улыбнулся.

– Parlate Italiano?1 – неожиданно спросил он.

– Si, si, – ответил я. – Molto bene.

Он кивнул.

– Вone. – Он наклонился вперед. – Послушай, Прайс, ты мне кажешься разумным и порядочным парнем, на которого можно положиться. У меня есть имение в Италии – порядочные виноградники в горах недалеко от Неаполя, где-то возле Беневенто.

– Знаю я это место. Оттуда привозят стрегу.

– Совершенно верно, это недалеко от Альберти. Там Малиган и получает свой груз. А мы везем туда кремни для зажигалок и противозачаточные средства, часы, автомобильные шины и так далее – словом, то, что там имеет высокую цену. А на вырученные деньги Малиган закупает и привозит сюда кьянти, кюммель, сухое вино и стрегу. Остальную часть груза составляет коньяк – именно на нем специализируется мое имение. Так вот. мне нужен агент, который заправлял бы там моими делами, соблюдая мои интересы. Никакие специальные знания там не требуются. Мне нужно, чтобы в имении был человек, которому я могу посылать инструкции и быть уеренным, что они будут исполнены. Человек, который будет осуществлять общее руководство делами.

– А почему вы не хотите послать туда Дэйва?

Менэк покачал головой.

– Дэйв не годится, – сказал он. – Он вор и мошенник, а мне нужен честный человек. Для Дэйва у меня другие планы. Я хочу наладить торговлю между Италией и Грецией. Малиган уже нашел для меня приличную шхуну нужного размера. Ее сейчас переоборудуют на Искье. Ну как? – спросил он. – Что ты на это скажешь? Это неплохое предложение.

– А что, если я откажусь? Он засмеялся.

– Нет, не откажешься, – сказал он и встал. – Итак, чем раньше мы приступим к делу, тем скорее ты уедешь отсюда и окажешься в безопасности. А я прослежу за тем, чтобы Малиган тебя по дороге не ограбил. Пойди и побрейся. Бритву найдешь у них в спальне. Когда закончишь, я буду у себя в кабинете.

Он ушел, а я остался сидеть, никуда не глядя и ни о чем не думая, – перед глазами у меня стояли бурые холмы Италии, се иссохшая земля. Господи, как мне надоели солнце, пыль и мухи! Я сидел и проклинал Малигана за то, что он украл деньги, которые были у меня в поясе. Если бы они были при мне, я ни за что не пошел бы к Таннеру. Я был бы уже на пути в Канаду. А уж в Канаде нашел бы пути, чтобы вернуть себе самоуважение.

Я встал и направился в спальню. Там над умывальником было зеркало. Я посмотрел на свое лицо. Вокруг глаз черные круги – и от усталости, и от волнения, на щеках двухдневная щетина – вид вполне злодейский. Я взял бритву и отправился на кухню за горячей водой. Девушка была там одна. Она беспокойно огляделась, словно искала дверь, чтобы сбежать. Потом ее взгляд остановился на мне, и она, словно привороженная, не отрываясь смотрела на мое лицо.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Горячей воды, – ответил я, и она тут же с облегчением вздохнула. Когда она набирала воду из горячего крана, я спросил: – Почему мою мать держали за решеткой в той комнате? – Девушка не ответила, и я повторил свой вопрос. – Они считали ее сумасшедшей?

Она протянула мне кувшин, глядя прямо на меня, однако из-за клубов пара я не видел ее лица и глаз.

– Это правда? – настаивал я.

– Прошу вас, – едва слышно проговорила она. Я взял кувшин и поставил его на стол.

– Это из-за того… из-за того, что случилось с твоей матерью? – спросил я.

Она повернулась, словно желая выбежать из комнаты, но я схватил ее за плечи.

– Это правда? – повторил я. Я чувствовал, что она вся дрожит, совершенно так же, как это было, когда она пришла ко мне в комнату. – Это правда? – Мои пальцы впивались ей в плечо. Она вскрикнула, но мне было безразлично. Я должен был узнать.

Она медленно кивнула.

– Как все это было? – крикнул я. – Скажи, как это было? – Я продолжал сжимать ее плечо, и она стала вырываться.

В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла старуха. Я отпустил Кити и взял кувшин. Старуха усмехалась. Я вернулся в помещение для мужчин.

Соскребая со щек щетину, я снова стал думать о матери. И вдруг понял, что мне просто необходимо узнать правду о том, что произошло в те предвоенные годы, когда была убита мать Кити, а мою мать заперли в этой ужасной комнате в мансарде.

Я кончил бриться и прошел через двор к парадной двери. Когда я вошел в кабинет к капитану Менэку, дверца сейфа была открыта и он бросал в огонь какие-то бумаги.

– Одну минутку, Прайс, – сказал он. – Просто навожу порядок… на всякий случай. – На губах его мелькнула улыбка – улыбка заговорщика. Я был совершенно уверен, что вся эта ситуация доставляет ему удовольствие. – Налей себе и выпей, – сказал он. На столе возле него стоял бокал с коньяком. Он придвинул ко мне бутылку с итальянским ярлыком. – Жалко выбрасывать, – добавил он, – но здесь ничего нельзя оставлять. Возьми бокал вон там, на камине.

Я налил себе и выпил, думая все время о девушке, об этом доме и обо всей этой невероятной ситуации, в то время как Менэк занимался своим сейфом. Я заметил одну интересную подробность: пачка денег, от которой он отсчитывал купюры, когда платил Малигану, исчезла. В сейфе вообще не было денег, исчезли даже мои сто сорок пять фунтов.

Наконец он выпрямился и закрыл сейф.

– О'кей, – сказал он.

Мы прикончили бутылку и вышли, сразу же окунувшись в густой туман. Выходя из дома, я оглянулся через плечо. Окошечко, забранное железной решеткой, в темнеющей сквозь белесый туман раме, казалось, следило за нами. А в окне нижнего этажа я заметил лицо старика, который смотрел нам вслед, прижавшись к оконному стеклу. Это было страшное, донельзя напряженное лицо. Глядя на него, я понял, что мы вместе с его сыном намереваемся разрушить то, чему он отдал тридцать лет своей жизни. Он предлагал мне двести пятьдесят фунтов только за то, чтобы я отсюда убрался.

Дом как будто бы отступил, оставив лишь призрачные очертания, а потом окончательно исчез, поглощенный туманом. Казалось, что вообще не было никакого дома, что все это мне приснилось в кошмарном сне. Воздух был неподвижный, тяжелый и холодный. Сквозь глухое бормотание моря, бурлящего у прибрежных скал, слышался отдаленный стон сирены со стороны маяка Пендин-Уоч, расположенного к северу от нас.