Гэри Дженнингс - Ацтек. Том 2. Поверженные боги

Ознакомительный фрагмент

Но это произошло через несколько лет. А в тот год, о котором я рассказывал, неизбежно настал день, когда Коцатль явился ко мне в ужасном состоянии: глаза покраснели, охрипший голос дрожал, руки были судорожно сцеплены.

— Ты плакал, друг мой? — участливо спросил его я.

— У меня есть на то причина. Впрочем нет, нет… просто… — Он расцепил судорожно сжатые пальцы. — Вот уже некоторое время мне кажется, будто мои глаза заволокло пеленой.

— Вот беда! — сказал я. — Ты обращался к целителю?

— Нет. И вообще я хотел с тобой поговорить о другом. Зачем ты это сделал, Микстли?

Я не стал лицемерить и притворяться, будто не понимаю, о чем речь.

— Друг мой, я знаю, что ты имеешь в виду, ибо не так давно Бью рассказала мне о встрече с твоей женой. Но поверь мне: это сделал не я.

Он кивнул и печально сказал:

— Я верю тебе. Только мне от этого ничуть не легче. Я никогда не узнано, чье это дитя, даже если изобью жену до смерти. Кекелмики все равно мне не скажет. Да и не смог бы я ее избить…

Я немного подумал, а потом признался:

— Это действительно не я. Хотя, честно говоря, Смешинка меня об этом и просила.

Коцатль снова кивнул, безвольно, как старик-паралитик.

— Я так и думал. Ей очень хотелось ребенка, такую малышку, как твоя дочка. — Он помолчал и добавил: — Будь это ты, Микстли, мне, конечно, было бы больно, но все-таки не настолько.

Одной рукой он коснулся странного белого, чуть ли не серебристого пятна на щеке, и мне подумалось, что Коцатля вновь по рассеянности угораздило обжечься. Но потом я заметил, что кожа на кончиках его пальцев имеет тот же цвет.

— Бедная моя Кекелмики! — продолжил Коцатль. — Думаю, жить с человеком, лишенным пола, она бы еще худо-бедно смогла, но твоя дочурка пробудила в ней жажду материнства, и уж с этим ей было никак не справиться.

Он посмотрел в окно с самым несчастным видом. Моя дочурка играла со своими друзьями на улице.

— Я надеялся… я пытался заполнить жизнь Смешинки хоть чем-то, что могло бы ее утешить. Даже организовал специальный детский класс, чтобы готовить хороших слуг с самого детства. Мне хотелось верить, что она сможет полюбить этих детишек, но ничего из моей затеи не вышло. Наверное потому, что в школу дети все-таки приходят подросшими и она не знала их малютками. Не нянчила, как твою Кокотон.

— Послушай, Коцатль, — сказал я. — Ребенок в чреве Смешинки не твой, это невозможно. Но ведь, с другой стороны, это ее ребенок. А она твоя любимая жена. Представь, что ты женился на вдове, у которой уже есть маленький ребенок. Стал бы ты страдать и мучиться в таком случае?

— Она уже пыталась привести мне этот довод, — хрипло отозвался мой друг. — Но ты же и сам понимаешь, что здесь дело не в чужом ребенке, а в том, что жена мне изменила. После стольких лет счастливого супружества. Я, по крайней мере, был с ней очень счастлив.

Я вспомнил те годы, когда мы с Цьяньей были друг для друга всем, и попытался представить себе, что бы испытывал в случае ее измены, но не смог. Поэтому я сказал Коцатлю:

— Я искренне сочувствую тебе, мой друг. Но, так или иначе, это будет ребенок твоей жены. Она симпатичная женщина и малыша родит наверняка славного. Я почти уверен: все не так ужасно, как тебе сейчас кажется. Зная твою добрую натуру, я верю, что ты способен полюбить малыша, не имеющего отца, так же крепко, как я люблю свою дочь, оставшуюся без матери.

— Как можно сравнивать? — проворчал он. — Отец этого ребенка наверняка жив и здоров.

— Это ребенок твоей жены, — настаивал я. — Ты ее муж, а значит, и его отец. Если Смешинка не хочет назвать тебе имени настоящего отца, то вряд ли она скажет об этом кому-то еще. А кто еще знает, что ты не способен иметь детей? Никто! Разве что мы с Бью, но можешь быть уверен: мы никогда не проговоримся. Пожиратель Крови умер, как и старый дворцовый лекарь, который выхаживал тебя после ранения. Я не могу припомнить больше никого, кто…

— Я могу! — мрачно прервал Коцатль. — Ты забыл про настоящего отца! Может быть, это какой-нибудь пьяница, который уже не один месяц похваляется своей победой в каждом трактире по всему побережью. Когда-нибудь он даже может прийти в наш дом и потребовать…

— Думаю, Смешинка проявила скромность и разборчивость, — промолвил я, хотя в душе подобной уверенности не испытывал.

— Есть еще од но, — продолжил Коцатль. — Она уже вкусила настоящую радость плотских утех. Сможет ли она теперь получать удовлетворение от… от близости со мной? И не отправится ли снова на поиски — теперь уже не отца для ребенка, а просто мужчины?

— Ты изводишь себя предположениями, которые, скорее всего, не имеют под собой никакой почвы, — строго возразил я. — Твоей жене нужен был только ребенок, и теперь он у нее будет. Уж поверь мне, матери грудных младенцев не имеют ни времени, ни особой охоты для любовных похождений.

— Ййа, аййа, — хрипловато выдохнул он. — Ажалко, что это не ты его отец, Микстли. По крайней мере, я мог бы утешаться тем, что это дитя моего старого друга… ох, конечно, потребовалось бы некоторое время, но я смог бы в конце концов смириться…

— Перестань, Коцатль!

Его слова терзали меня, вызывая ощущение двойной вины — за то, что я чуть было не переспал с его женой, и за то, что я этого не сделал.

Но Коцатль никак не унимался.

— Есть тут и другие обстоятельства, — произнес он неопределенно. — Ну да ладно. Носи Смешинка твоего ребенка, я бы еще мог заставить себя подождать… мог бы стать отцом на некоторое время по крайней мере…

Его бормотание показалось мне полной бессмыслицей, и я отчаянно пытался найти слова, чтобы воззвать к разуму моего друга. Но Коцатль неожиданно разрыдался (его глухой, хриплый мужской плач не имел ничего общего с мягким, чуть ли не музыкальным плачем женщин) — и выбежал из дома.

Больше я никогда его не видел. И вообще, все, что случилось потом, настолько ужасно, что я расскажу об этом покороче. В тот же самый день Коцатль ушел из дома, бросив школу и учеников — в том числе и тех, кого он готовил для самого Мотекусомы, — и вступил в армию Союза Трех, которая тогда как раз вела боевые действия в Тлашкале. В первом же бою он бросился на острие вражеского копья.

Неожиданный уход и внезапная гибель Коцатля огорчили и озадачили многих, но все сошлись на том, что причиной подобного поступка стали безмерная благодарность и преданность Коцатля Чтимому Глашатаю, своему высокому покровителю. Ни Смешинка, ни Бью, ни я никогда и словом не обмолвились о том, что истинная причина столь стремительного ухода Коцатля на войну была связана с не менее стремительно полневшим станом его жены.