Иван Дроздов - Морской дьявол

— Я лейтенант Башмачкин. Мне приказано допросить вас.

Курицын оглядел его и довольно закивал головой.

— Вам я отвечу на все вопросы. Но прежде скажите, как это вы так быстро к нам явились?

— А очень просто: я помощник Карпентера и приехал с ним на одной машине. По его заданию мы с доктором обследовали кавказца, лежащего на крыльце вашего дома.

— Он жив, этот кавказец?

— Да, очнулся. Но голова его разбита. Мы вызвали «скорую помощь». Жить будет, и это облегчает ваше положение.

— Вот как! Я еще должен был думать, как бы слишком сильно не зашибить своего убийцу. Хотел бы я вас видеть на моем месте.

Следователь покачивал головой и улыбался. Было видно, что ему, как и доктору, импонирует веселый нрав пострадавшего. Барсов тоже улыбался; он хотя и знал Курицына со студенческих лет, но не переставал восхищаться его неистребимым оптимизмом и способностью в любой ситуации находить смешную сторону.

Курицын ему сказал:

— Пойди на кухню и приготовь все необходимое для чаепития. Мне же для смелости принеси рюмочку коньяка.

Любопытно, что Курицын почти не употреблял спиртного и был беспощаден к рабочим, которых замечал навеселе, но сейчас он хотел взбодриться, заглушить боль в плече и ногах. Он хотя и умен был, как дьявол, и неистощим на технические выдумки, но всю глубину вреда спиртного не постиг. Как и большинство людей, приписывал вину добродетели, которыми оно не обладает. Не знал он, что именно в этом коварстве и заключена сатанинская сила «веселящей» воды. И сейчас при виде рюмки глаза его заблестели, и он потянулся к ней всем своим могучим телом. И выпил жадно, одним глотком, в надежде быстрее справиться с психологическим стрессом и освободиться от физических болей.

О страданиях главных, душевных, он старался не думать: слишком они болезненно терзали сердце. Муки эти касались сына и жены. Их он потерял навсегда. Ну, Регина — та давно отпала от сердца, он привык к мысли, что она будет жить за границей, но сын… Сын хотя и ненавидел Россию, все русское, — за спиной отца, по наущению матери он искал покупателя на дом, и будто бы нашел его, потому и решил избавиться от родного папаши, и конечно же, это он нанял киллеров, — но… верить в это до сих пор не хотелось.

Расправил плечи, заложил руки за голову и, не поворачиваясь к следователю, сказал:

— Задавайте свои вопросы.

Барсов тем временем приготовил чай, поставил бутылку коньяка, но лейтенант поспешным движением отстранил ее. Стакан же с чаем он к себе придвинул, долго размешивал сахар, а затем задал свой главный вопрос:

— Кому вы мешали?

Тимофей повернулся к нему, вздохнул глубоко и долго лежал молча, словно раздумывая, стоит ли ему выворачивать душу перед незнакомым человеком. Потом негромко, и будто бы с неохотой, заговорил:

— Вам когда–нибудь попадался на дороге кошелек с деньгами?

Следователь поперхнулся, словно глотнул слишком горячего чая.

— Да нет… впрочем, да — нашел однажды, и в нем пятнадцать рублей.

— Пятнадцать — это хорошо, это уже кое–что, но пятнадцать рублей — это не пять миллионов долларов. А именно за такую сумму хотел бы купить наш дом какой–то заезжий турок. И как вы думаете, нужен я тем, кто хотел бы заполучить такую сумму?..

— Нет, вы явно им не нужны.

— Ну так вот… а вы спрашиваете.

Барсов прилег на диване, закрыл глаза и слушал нехитрую, но совершенно незнакомую для него историю. На что уж, казалось, он все знает о своем друге, но этого… Барсов не знал. Говорил ему Тимофей, и еще давно, в студенческие годы, что старый отец Регины, породивший ее в свои семьдесят лет, получил этот дом от самого Зиновьева, бывшего в Петрограде наместником Ленина, и что затем много ценных картин притащил он из музеев, — одних Кустодиевских было пять или шесть, и были тут вазы, и сервизы из Павловского дворца, и какие–то древние иконы, и даже письма Екатерины к Вольтеру, и где–то в подвале стоял токарный станок, на нем будто бы работал царь Петр… И много разных диковинных и чрезвычайно дорогих вещей хранилось в комнатах дома, и особенно в библиотеке, где Барсов никогда не был, и в подвале, закрытом на какой–то хитрый замок… Сейчас же Тимофей обо всех этих вещах молчал, но говорил об одном доме, о том, что тут рядом метро, и Невский проспект, и Московский вокзал, и каналы, и Дворцовая площадь.

— Турок он хотя и турок, а интерес свой далеко видит. И ему не столько дом нужен, сколько место, на котором он стоит, и сад, и близость двух других ветхих домиков. Он и те потом скупит, и можете себе представить, какое строительство здесь развернет. Говорят, уж архитекторы турецкие приезжали, всё тут промеряли, и то ли гостиницу строить ладят, то ли супермаркет…

Барсов слушал неспешную речь Тимофея, но, уставший за день, не заметил, как заснул, и не слышал дальнейших откровений друга. Проснувшись утром, увидел Тимофея лежащим на кровати, — он крепко спал, и на щеках его уж проступал здоровый румянец.

Прошла неделя с тех драматических событий; Тимофей все входы в комнаты третьего этажа закрыл на новые замки, друг же его Барсов с дочерью Варей расположились в трех комнатах второго этажа. Варя вставала рано, готовила еду, и они все вместе завтракали.

Елена Ивановна поправлялась, но стресс основательно подкосил ее и врачи советовали ей еще полечиться.

В воскресенье Барсовы вышли на улицу и здесь их ожидала группа заводских рабочих. Старый мастер из фасонно–литейного цеха подошел к директору, снял фуражку, поздоровался.

— Петр Петрович! На территории завода собралось много рабочих, они требуют, чтобы вас восстановили в правах директора.

— Но завод же продан. Его купили акционеры, и среди держателей акций есть и рабочие. Вы теперь все капиталисты, а у меня и одной акции нет. Я и не буду покупать их; не хочу, чтобы мошенники прятались за мою спину.

— Да, всё так, Петр Петрович, но рабочие распутали эту паутину, хотят возврата к старому. Они назначили делегацию из трехсот человек и просят вас прийти в заводоуправление и занять место в своем кабинете.

— Папк! — схватила его за руку Варвара. — Это же здорово! Пойдем скорее!

— Мы на машинах, — сказал мастер. — За вами на собственном автомобиле Петр Андреевич Соха приехал, ваш старый шофер.

— Петр Андреевич? Но он же теперь возит Андрона, нового директора.

— Возил, да вчера отказался. Говорит, не могу с этой кочерыжкой рядом сидеть. Обсыпь золотом — не могу.

Барсовы не стали тревожить Курицына и, ничего ему не сказав, поехали на завод.

Здесь перед входом в главное управление гудела, волновалась масса рабочих, — их было человек пятьсот. Завидев Барсова, они стихли, а потом стали аплодировать. Петр Петрович взошел на ступеньки, поднял руку.