Бернард Корнуэлл - Экскалибур

Ознакомительный фрагмент

А надежда все больше подчиняла себе умы, ибо ближе к вечеру в город въехал король Кунеглас Повисский. Он привез с собой с дюжину воинов и сына Пирддила, неловкого, застенчивого отрока, у которого только-только пробивались первые усики. Мы с Кунегласом крепко обнялись. Он приходился Кайнвин братом, и свет не видывал человека честнее и порядочнее. По пути на юг он завернул к Мэуригу Гвентскому и теперь подтвердил: да, этот правитель биться с саксами не склонен.

— Он верит, что его Бог защитит, — мрачно сообщил Кунеглас.

— В точности как мы, — отозвался я, жестом указав из дворцового окна на нижние склоны Май Дуна. Там уже собралась толпа: что бы ни принесла с собою судьбоносная ночь, люди надеялись оказаться поближе. Многие пытались пробиться на вершину холма, но Черные щиты Мерлина удерживали любопытствующих на расстоянии. На поле к северу от крепости горстка храбрых христиан шумно молилась Богу, прося наслать дождь и помешать языческим обрядам, но их разогнала разъяренная толпа. Какую-то христианку избили до бесчувствия, и Артур выслал своих собственных воинов поддерживать порядок.

— Ну так что же произойдет нынче ночью? — спросил меня Кунеглас.

— Может, и ничего, о король.

— И ради этого я приперся за тридевять земель? — проворчал Кулух. Этого коренастого, задиристого сквернослова я числил среди своих ближайших друзей. Хромал он с тех самых пор, как саксонское лезвие глубоко впилось ему в ногу в битве против саксов Эллы под Лондоном, но на здоровенный рубец он чихать хотел и уверял, что копейщик из него по-прежнему отменный.

— А ты чего тут позабыл? — поддразнил он Галахада. — Я думал, ты христианин.

— Я христианин.

— Стало быть, ты о дожде молишься? — упрекнул его Кулух. Дождь шел и сейчас — ну, не то чтобы дождь, так, легкая морось с запада. Кое-кто верил, что морось сменится ясной погодой, но неизбежно находились пессимисты, предрекающие сущий потоп.

— А если нынче ночью и впрямь хлынет ливень, — подзуживал Галахад, — ты признаешь, что мой Бог сильнее твоего?

— Я тебе тогда глотку перережу, — проворчал Кулух. Не всерьез, конечно: как и я, он дружил с Галахадом сколько себя помнил.

Кунеглас пошел потолковать с Артуром, Кулух удрал проверить, по-прежнему ли в таверне у северных ворот Дурноварии доступна рыжая деваха, а мы с Галахадом и юным Гвидром отправились в город. Там царило веселье: словно большая осенняя ярмарка заполнила улицы и выплеснулась на окрестные луга. Торговцы установили лотки, в тавернах было не протолкнуться, жонглеры изумляли толпу своей ловкостью, а десятка два бардов тянули песни. Дрессированный медведь неуклюже ковылял вверх-вниз по склону городского холма, свирепея на глазах, а ему все подливали меду чашу за чашей. Прямо над нами высился особняк епископа Эмриса. Епископ Сэнсам пялился в окно на зверюгу, но, заметив меня, поспешно отпрянул и задвинул деревянный ставень.

— И долго ему сидеть в темнице? — полюбопытствовал Галахад.

— Пока Артур не простит его, — пожал плечами я, — а в один прекрасный день так оно и будет: Артур всегда прощает врагов.

— Как это по-христиански.

— Как это глупо, — возразил я, сперва убедившись, что Гвидр меня не слышит: мальчуган отошел полюбоваться на медведя. — Вот чего даже вообразить себе не могу, так это чтобы Артур простил твоего единокровного братца, — продолжал я. — Я его тут видел недавно.

— Ланселота? — изумленно охнул Галахад. — И где же?

— При Кердике.

Галахад перекрестился, не обращая внимания на хмурые взгляды прохожих. В Дурноварии, как и в большинстве городов Думнонии, жили главным образом христиане, но сегодня улицы заполонили язычники из окрестных деревень, и у многих руки чесались затеять драку с врагами-христианами.

— Думаешь, Ланселот станет сражаться на стороне Кердика? — спросил меня Галахад.

— А что, он умеет сражаться? — язвительно отозвался я.

— Вообще-то да.

— Тогда, если он и впрямь возьмет в руки оружие, то — на стороне Кердика.

— Тогда молю Господа, чтобы мне предоставилась возможность убить его, — проговорил Галахад и вновь осенил себя крестом.

— Если замысел Мерлина удастся, никакой войны не будет, — сказал я. — Будет резня, и возглавят ее боги.

Галахад улыбнулся.

— Будь со мной честен, Дерфель: замысел удастся?

— Все мы здесь для того, чтобы это узнать, — уклончиво проговорил я. И тут меня осенило: а ведь в городе наверняка найдется десятка два саксонских шпионов, что пришли за тем же самым. Скорее всего, это бритты из свиты Ланселота, они же могут незамеченными смешаться с возбужденной толпой, которая между тем все прибывала и прибывала. Если Мерлин потерпит неудачу, подумал я, саксы воспрянут духом — и тем суровее окажутся весенние битвы.

Дождь припустил сильнее, я окликнул Гвидра, и мы все трое бегом бросились обратно во дворец. Гвидр принялся упрашивать отца: дескать, пусть ему позволят наблюдать за обрядом с поля под самыми укреплениями Май Дуна, но Артур лишь покачал головой.

— Если дождь не прекратится, то в любом случае смотреть будет не на что, — объяснил Артур. — Ты простудишься, и тогда… — И он оборвал себя на полуслове. Он собирался сказать: и тогда твоя мама на меня рассердится.

— И тогда ты заразишь Морвенну и Серену, — докончил я, — а я подхвачу простуду от них, а твой отец — от меня, и когда нагрянут саксы, вся наша армия будет чихать и сморкаться.

Гвидр на секунду задумался, решил, что это была шутка, и вновь потянул отца за рукав.

— Ну пожалуйста! — взмолился он.

— Ты будешь смотреть из верхней залы, вместе со всеми нами, — стоял на своем Артур.

— Папа, а тогда можно, я вернусь поглядеть на медведя? Зверюга уже пьян, на него вот-вот собак спустят. Я встану под навес и не промокну. Честное слово. Папа, ну пожалуйста.

Артур отпустил мальчишку, я послал Иссу присмотреть за ним, и мы с Галахадом поднялись в верхнюю дворцовую залу. Год назад, когда Гвиневера время от времени наезжала во дворец, в нем царили изящество и чистота, но теперь заброшенное здание пребывало в запустении и повсюду лежала пыль. Построили его еще римляне, и Гвиневера пыталась некогда восстановить древнее великолепие чертогов, но Ланселотовы войска разграбили их во времена мятежа, а приводить покои в порядок никто не стал. Люди Кунегласа развели огонь прямо на полу, и миниатюрные плитки трескались от жара. Сам Кунеглас стоял у широкого окна и оттуда мрачно глядел поверх соломенных и черепичных крыш Дурноварии в сторону склонов Май Дуна, едва различимых за пеленой дождя.