Генри Хаггард - Владычица Зари

— О, боги, они исчезли! — воскликнул он хоть и встревоженным, но приятным и мягким голосом. — Как это могло случиться, если они лежали у меня под рукой? Видно, правду говорят люди: здесь бродят призраки.

Плотнее запахнувшись в свой длинный плащ, Нефрет выступила из-за пальмы и спросила:

— Ты что-то потерял, господин? И если так, быть может, я помогу тебе?

— Ты поможешь мне, юноша, если вернешь мои вещи, которые, как я думаю, ты и украл. Но юноша ли ты? — добавил он с сомнением. — Голос у тебя…

— Ломается, господин, — поспешила ответить Нефрет, стараясь говорить хрипло.

— Однако ломается странным образом. Он должен бы становиться грубым, а не девичьим. Но пусть будет так. Возврати мне мои вещи, юноша, иначе, как это ни печально, мне придется убить тебя…

— И тем самым потерять свои вещи, и, быть может, безвозвратно, господин мой.

— Похоже, ты не слишком-то испугался моей угрозы. Скажи мне, кто ты?

— Я твой проводник, господин, и должен сопроводить тебя — если ты и есть посланник Апепи, — туда, где ты должен находиться до того часа, как ты предстанешь перед Советом Общины Зари. Зная, что ты здесь один, и опасаясь, как бы вооруженная стража не напугала тебя, Совет поручил тебя мне, совсем молодому человеку, которого ты не можешь испугаться. Мне велено было найти и проводить тебя.

— Совет принял доброе решение. Однако, молодой человек, где же все-таки те свертки, что мои слуги сложили рядом со мной, прежде чем отправиться в обратный путь?

— Они уже в пути, господин. Как ты только что изволил сказать, место это — обитель призраков, а призраки поспешают быстрее нас.

— Значит, они могли унести и меня, хоть я и доволен, что они этого не сделали, — мне так весело разговаривать с тобой, юноша. Что же касается моих вещей, надеюсь, ты сказал правду, а если солгал, тогда я убью тебя позже. А если не я, то это сделает сама Община, ибо она лишится дорогих подарков. Что же дальше?

— Изволь следовать за мной, господин.

— Тогда в путь. Веди меня, юноша.

Глава IX Коронация Нефрет

Они пустились в долгий путь, ибо Нефрет повела Хиана в обход древней статуи, за которой прятались Кемма и Ру.

— Ты живешь здесь? — вскоре спросил ее Хиан.

— Да, господин, здесь, неподалеку, — туманно отвечала Нефрет.

— А могу ли я спросить, чем ты занимаешься, когда не сопровождаешь путешественников, которые столь редки в здешних краях, и не устраиваешь доставку вещей столь необычным образом?

— Да чем угодно, — еще более неопределенно отвечала Нефрет, — но чаще всего меня посылают с разными поручениями.

— С поручениями? И куда же?

— Повсюду. Однако скажи мне, господин, знаком ли ты с пирамидами?

— Совсем нет, друг, я видел их только издалека. Пирамиды, как известно, теперь принадлежат Общине, о которой ты говорил и которой я, такой же посыльный, как и ты, должен передать письмо и подарки. Никто не может приблизиться к пирамидам. Я слышал рассказ о том, какая ужасная смерть настигла здесь недавно несчастных, которые хотели разглядеть пирамиды поближе и увидеть всякие чудеса. Говорят, черный лев прыгнул из-за пирамиды, убил троих и тяжко ранил четвертого, так что он вскоре скончался. Только, может, это был не лев, а один из ваших призраков. Но как бы то ни было, человек этот умер.

— Странная история, господин! Удивительно, что ни о чем подобном мы даже не слышали; правда, живем мы в уединении, и слухи до нас доходят редко. Посмотри сам, как прекрасны пирамиды, как величественно высятся они на фоне неба! Их ясные контуры словно врезаны в небо. И чудится, будто великие мертвые, что покоятся в них, говорят с нами через бездну времен.

— Должен признать, мой юный друг, у тебя очень живое воображение, не часто встретишь такого проводника. И все же не могу с тобой согласиться. Да, эти каменные громады красивы той красотой, которая сокрушает рассудок, хотя горы, изваянные самой природой и увенчанные снежными шапками, какие я видел в Сирии, еще красивее. Но мне эти пирамиды вещают не о могущественных мертвых, чью память они прославляют, а о тысячах преданных забвению несчастных, сгинувших в тяжком труде в те годы, когда возводились эти громады, дабы нашли в них вечное упокоение останки царей и имена их сохранились в людской памяти. Надо ли ценой страданий и гибели множества людей воздвигать такие памятники ради восхищения грядущих поколений?

— Не знаю, господин, такие мысли не приходили мне в голову. Одно я знаю: роду человеческому суждено страдать — так мне было сказано, хотя я и совсем неученый…

— …юноша, — подсказал Хиан.

— Нет конца этим страданьям, — продолжала Нефрет, словно не расслышала его подсказки, — и никаких воспоминаний, никаких записей не остается от них. Здесь же по крайней мере хоть что-то осталось — прошла уже вечность с тех пор, как те, кто причинял страданья и кто страдал, канули во мрак, а люди все еще восхищаются этими пирамидами и будут восхищаться еще не одно тысячелетие. Страданье во имя высокой цели, страданье, которое принесет плоды, даже если мы не знаем, что это за цель, и никогда не увидим плодов, можно принять с радостью, но пустое, бесплодное страданье — это безводная пустыня, это мука без надежды.

Хиан взглянул на говорившего, вернее, на капюшон его плаща, потому что лица не было видно.

— Как ясно и точно выражена мысль, — заметил он. — Как видно, посыльным тут сообщают глубокие знания.

— Братья нашей Общины — люди ученые, и даже молодым достаются крохи знаний с их пиршественного стола, — конечно, если молодые ищут их, господин… Однако я не знаю твоего имени…

— Моего имени? Ах да — меня зовут писец Раса.

— Вот как? Я потому, наверно, не догадался, что писцы носят при себе свитки папируса и перья, а не копье, и руки у них совсем другие. Я бы скорее принял тебя за воина или за охотника, а может, и за путешественника, что любит подниматься высоко в горы, ты ведь говорил о них, но уж никак не за того, кто сидит в жаркой дворцовой комнатке и переписывает древние папирусы.

— Но я к тому же и воин и охотник, — поспешно пояснил Хиан, — а горы я очень люблю, в Сирии я поднимался на высочайшие вершины. Скажу к слову, что слышал я удивительные истории про ваши пирамиды. В Танисе, да и в других местах люди рассказывают, что по ночам, а иной раз и при свете дня по склонам пирамид скользит какой-то дух в женском обличье, потому что это не может быть обыкновенная женщина.

— Почему же, писец Раса?

— Потому что, если верить слухам, дух этот — женщина такой чудесной красоты, что от одного взгляда на нее мужчины теряют разум. Да и может ли обыкновенная женщина, подобно ящерице, взбежать на такой высокий и гладкий склон?