Олег Гончаров - Боярин

Несколько раз нас разъезды хазарские задерживали, но грамота Авраамова на них безотказно действовала. Отпускали нас воины да еще и снедью делились. Помощь свою предлагали.

Переправились мы через Дон-реку, подивились красоте величавой. Горам высоким, что над берегом возвысились. А выше тех гор Дивы сказочные – белыми, как облака, пальцами из земли торчат. У подножия гор пещеры глубокие, будто глазницы пустые на белом черепе.

Меня даже оторопь взяла, словно я перед самим Кощеем встал. Рука сама к мечу потянулась. А жена не испугалась, вцепилась мне в рукав и в одну из пещер потянула.

Под землей сумрачно и прохладно оказалось. Только здесь я успокоился. Должен вход в пекло горячим быть, а здесь холодок под одежу забирается. И стены у пещеры мелятся, а, как известно, навъе семя меловых знаков остерегается.

Любава между тем Дивам меловым требу совершила, а потом попросила меня в одиночестве ее оставить. Я возражать не решился, вышел на свет, на крутъ вскарабкался, а там поселение немалое. С одной стороны от него овраг, а с другой – ров вырыт. У оврага печи чудные дымят. Трудится народ – гончарным делом занят. Много мастерских горшечных по склонам ютится. Глину здесь же добывают, здесь же в горшки и корчаги выделывают, а потом в печах тех огнем обжигают. Суетится народ, торопится, на меня внимания никто не обращает, видно, некогда им от дела отрываться.

И посреди этого муравейника крепость стоит. Стены у нее белые и все узорами причудливыми изрезаны. Я от удивления даже рот раскрыл.

Тут меня кто-то под локоть толкнул. Обернулся я, а это Любава. И как она вдруг рядом со мной оказалась, непонятно. У меня одежа вся в мелу, а на ней даже пятнышка нет. Словно она по горам меловым не лазила, а прямо из пещеры в единый миг рядом со мной очутилась.

– Как это ты так скоро? – удивился я.

– Это просто место такое сильное, – отвечает она. – Только не всем оно подвластно, – и впервые за весь наш долгий путь улыбнулась. – Пойдем, – говорит, – нам в крепости нужно тудуна повидать, – и к воротам быстро пошла[24].

В крепости белокаменной[25] нас хорошо встретили. Прав был Авраам: тудун, как грамоту увидел, так велел, чтобы накормили нас, напоили и коней, дорогой зануженных, на свежих поменяли.

Переночевали мы последний раз в хазарской земле, а по утру раннему выступили в Дикое поле – в печенежский удел. И тогда у меня лишь одна мысль мелькнула:

«Не приведи, Даждьбоже, нам с печенегами встретиться».

Оказалось, что не напрасно я переживал. То ли предчувствие меня предупреждало, то ли сам я на нас с Любавой беду накликал…

Глава третья

ЗМЕЙ

Глупая мошка так и норовит забраться в ноздрю. Небось, думает, что там для нее покойней от ветерка хорониться будет. Я чихнул, спросонья не разобрав, себя по лицу хлопнул, оттого и проснулся. Потер сопатку отбитую и подумал:

«К чему это чешется? То ли бражничать скоро буду, то ли кулаком кто-нибудь зуд уймет. Лучше уж бражничать».

Огляделся – степь бескрайняя вокруг, космы ковыль-травы на ветру развиваются. Небо тяжелое над Диким полем нависло, облака, словно снеговые горы, по синеве ползут.

– Как бы дождь не пошел, – вздохнул я и вдруг вздрогнул. – А Любава-то где?!

Второй месяц мы в пути, а все у нас никак сладиться не может. Словно и не родные мы, а так – попутчики случайные. Я и так к ней, и эдак, а она помалкивает, глаза отводит, то коня своего вперед пустит, то приотстанет. Словно нет у нее желания со мной вместе дорогу делить. Извелся я совсем и никак понять не могу: то ли на жену в полоне помутнение нашло, то ли весть о кончине матери ее из себя вывела? Мучаемся оба, и что делать с этим, не знаем.

Я уже подумывать начал, что зря весь поход свой затеял. Да, была у нас любовь, но, быть может, кончилась. Может, и не ждала она меня вовсе? Может, прижилась на чужбине, а я за ней нагрянул совсем некстати?

Сколько раз я поговорить с ней хотел, а все не получалось. Не хотела она со мной разговаривать, отмалчивалась. А я что поделать мог? Насильно же мил не будешь.

Однажды не выдержал. Мы как раз на ерик[26] степной набрели.

Озерко маленькое, посреди простора бескрайнего. И как оно здесь оказалось? Может, Водяной одну из русалок за провинность неведомую от глаз своих подальше прогнал, а может, сама сбежала от нелюбого, как разобрать?

На бережку этого чуда нежданного я привал устроить решил. Костерок развел, воды в котел набрал. В ерике рыба непуганая, так я из рубахи вентерь сообразил. Рукава завязал, ворот в кулак зажал – чем не снасть? Наловил карасиков, на ушицу хватит.

Любава у костерка покружилась, проса в навар бросила. Похлебка рыбная как нельзя кстати пришлась. Поели, водицы из озерка напились…

Не стерпел я тогда. Улучил мгновение, обнял ее, целовать начал. Меня же тоже понять можно. Я же не из железа кованный, а человек живой. А живому и тепла, и ласки хочется, вот и не выдержал. Обрадовался сильно, когда она на мой поцелуй ответила. На миг показалось, что все у нас на лад пошло. Но она вдруг отстранилась от меня, взглянула удивленно и вырываться стала.

– Нет, – прошептала. – Не надо. Не сейчас.

Не стал я ее удерживать. А она из объятий моих выбралась, взглянула на меня укоризненно, отвернулась и заплакала тихонько. Ладошками лицо закрыла.

– Ты прости меня, Любавушка, – повинился я. – Не хотел я тебя обидеть.

– Не винись, – она мне в ответ, а у самой плечики от плача трясутся. – Это я сейчас такая непутевая.

Так мне ее пожалеть захотелось, утешить, приласкать… но постеснялся я. Подумал:

«А вдруг еще хуже сделаю?»

Оставил ее в покое, на озерцо ушел. Присел на бережку, водицей умылся, как будто полегче стало.

– Эх, Любава. Как же мы теперь-то будем? – сказал.

Потом и вправду все успокоилось. Она меня обратно позвала. Я пока похлебку доедал да коней стреноживал, она все травы какие-то собирала. Котел помыла, взвар сготовила. Вкусным питье получилось. На душе от него почему-то легко стало. Смотрел я на Любаву, на небо синее, на степь бескрайнюю, и казалось мне, что все не так уж и плохо. Что наступит день, когда все вспять вернется и будем мы с женою счастливы. Или просто верить мне в это сильно хотелось?

Сморило меня от взвара. Лег я на спину, глаза прикрыл и как будто задремал. Слышал только, как кузнечики стрекочут, перепелка посвистывает и жаворонок высоко в небушко поднялся и в выси песней своей Хорса-Солнышко радует, кони недалече травой хрустят, копытами перебирают, пофыркивают довольно… совсем меня сон одолел, не заметил, как заснул.

И сны мне снились яркие, добрые и красивые…