Дэвид Геммел - Македонский Лев

Старейшина встал. — Твой друг Леарх лежит зарезанный, — сказал он.

Леонид был ошеломлен этими словами. — Зарезанный? Мне сказали, он был сражен в бою, — ответил он.

— Это нам и предстоит выяснить, — вмешался Мемнас. Это был низкорослый, стройный мужчина с трезубой бородой и орлиными чертами лица. В синих одеждах эфора он выглядел хрупким и изнеженным, хотя на самом деле ходил с Агесилаем в Персию и, говорят, сражался там как лев. — Садись, юноша. Мы вызвали тебя сюда, потому что ты можешь прояснить мотивы убийцы.

— Меня там не было, господин. Как я могу помочь вам?

— Два парня — твои друзья — лежат раненые, один со сломанным плечом, другой — с перебитой рукой. Они ничего не говорят о случившемся, кроме того, что это была уличная потасовка. Они не видели смертельного удара. Они также говорят, что Парменион напал на них без предупреждения, и отрицают, что били Гермия.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил Леонид. — Я не вхожу в ополчение и не являюсь членом ночной стражи.

— Ты из благородной семьи и уважаем в бараках. Выясни правду и возвращайся к нам в течение двух часов. Иначе последует полное — и публичное — следствие, которое, при любом исходе, ударит по репутации Бараков Ликурга.

— Я сделаю все, что смогу — но ничего не обещаю, — сказал Леонид.

Он нашел Гриллуса в гимнастическом зале; нос Афинянина раздулся, вокруг глаз образовались синяки. Леонид вывел его во двор, найдя тихое место, освещенное факелами Святилища Оракула. Там Гриллус поведал ему все, что мог вспомнить о драке.

— Он убил его, Леон! — сказал он под конец. — Я все еще не могу поверить в это!

— Вы пришли за ним ночью, в масках и капюшонах. И не в первый раз, Гриллус. Чего же вы ждали? Что он встретит вас с цветами и обьятиями?

— Он убил Леарха его же кинжалом. Я видел это. Он оттеснил его к стене, а потом зарезал.

— Ты видел это и ничего не сделал?

— А что я мог сделать? Он демон — проклятый. Он обрушился на нас с неба. Мы не знали, что там был Гермий; мы собирались всего лишь не позволить Савре бежать на соревнованиях. Мы делали это для тебя — чтобы отплатить за твой позор!

Рука Леонида взметнулась, и его пальцы мгновенно обхватили горло Гриллуса. — Вы ничего не делали для меня! — прошипел он. — Я давно видел это в тебе, Афинянин. Ты любишь причинять боль, но в тебе недостаточно мужества, чтобы стоять в бою один-на-один. Ты бежишь со стаей, как хитрый пес. Теперь слушай: завтра ты уберешься из Спарты. Мне плевать, куда. Если останешься здесь, я сам приду за тобой и выпущу тебе кишки тупым ножом.

— О, прошу, Леонид…

— Молчи! Ты никому не расскажешь о своем… бесчестье. Смерть Леарха на твоей совести, и однажды ты поплатишься за нее.

Леонид вернулся к эфорам в назначенное время.

— Ты раскрыл правду? — спросил Мемнас.

— Раскрыл, господин. Несколько юношей напали на Гермия, приняв его за Пармениона. Полукровка не виноват; он действовал, защищая своего друга.

— А имена остальных юношей?

— Это не входило в мое задание, господин. Лидер шайки — афинянин — покинет город этой ночью. Он не вернется.

— Пожалуй, это к лучшему, — сказал Мемнас.

Через два часа после восхода пятьсот ребят из Бараков Ликурга промаршировали на поле для занятий, где командиры подразделений построили их к прибытию Старейшины Бараков. Перво- и второгодки сидели в передних рядах, тогда как те, кому было от девяти до девятнадцати лет, стояли в настороженном молчании. Все старшие юноши теперь уже знали о трагедии, и ни один из них не разговаривал с Парменионом после занятий.

Он посмотрел направо и налево. Ребята с обеих сторон от него отстранялись подальше, держа дистанцию. Парменион стал молча смотреть перед собой, желая, чтобы день миновал как можно скорее.

Дети, сидевшие впереди, встали, когда Старейшина Бараков появился в сопровождении двух городских советников в синих церемониальных хитонах. Парменион ощутил вспышку паники внутри. Эфоры в синих накидках выглядели грозно, и он представил, как они маршируют к нему, берут под руки и отводят на площадь для наказаний. Оторвав от них взгляд, он посмотрел на командира. В полном вооружении Старейшина Бараков выглядел еще более грозным, чем прошлым вечером.

Глаза старика изучали строй. — Многие из вас уже знают, — прорычал он, — о смерти нашего товарища, Леарха. Присутствующие здесь почтенные эфоры, — добавил он, указывая на советников, — полностью изучили обстоятельства и, властью, данной им, объявили, что дело закрыто. Да будет так. Сегодня тело покинувшего нас друга будет выставлено для прощания. А завтра мы все соберемся вкруг погребального костра. Прощальный гимн пропоет Леонид. Это все! — Он отошел назад, развернулся на пятках и удалился.

Лепид скомандовал ребятам «вольно» и обмолвился парой слов с эфорами, прежде чем подошел к Пармениону и отвел его в сторону. — С твоим делом было много сложностей, и хорошо уже то, что ты стоишь сейчас здесь. Но есть еще кое-что… с этого дня ты больше не числишься в Бараках Ликурга. На следующей неделе ты присоединишься к группе Менелая.

— А что с моей оплатой за занятия здесь? Я недавно заплатил за год вперед — у меня больше нет денег.

— Я дам тебе нужную сумму в долг, — сказал Лепид. — Хотел бы дать их тебе просто так, но я не богач.

— Нет! Я не уйду, — сказал Парменион, с трудом перебарывая вспышку ярости. — Нет никаких оснований. Я отказываюсь уходить.

— Жизнь здесь будет тебе невыносима, парень! Ты и сам это видишь, так ведь? Твое присутствие пошатнет мораль. А система бараков зиждется на морали — ты это понимаешь, не так ли?

— Да, я понимаю, — ответил Парменион мягче. — Я бы хотел увидеться со Старейшиной Бараков, чтобы обсудить с ним переезд.

— Он не желает с тобой говорить, — сказал Лепид, озадаченный резкой переменой в Парменионе, но неспособный выяснить ее истинную причину.

— Его желания ничего не значат. Если он не захочет видеть меня, то я останусь тут. Так ему и передай, Лепид! — и Парменион ушел, не говоря больше ни слова.

Тем же вечером его вызвали в покои Старейшины. Старик даже не поднял взгляда от своего стола, когда вошел Парменион. — Давай-ка быстро, — проворчал он. Потом услышал скрип ножки стула по полу, и поднял ошарашенный взгляд на Пармениона, который сел прямо напротив него. — Ты чего это делаешь? — спросил он.

— Торгуюсь, командир, — ответил Парменион, поймав на себе пристальный взгляд старика. — Хочешь, чтобы я убрался отсюда? Я и рад бы уйти. Но тут встает вопрос о возмещении моих убытков. Три дня назад я уплатил этим баракам более ста сорока драхм. Моя мать продала одну треть нашего земельного надела, чтобы получить эти деньги.