Михаил Голденков - Огненный всадник

Радзивилл поднялся из-за стола. Его огромная фигура нависла над всеми, словно Юпитер взирал с небес на своих подданных.

— Присяга, честь, король, говорите, пан подскарбий? — прогремел гетман. — Так не пустой это звук ни для кого, как и Родина! Но присяга — это не только обязанности, но и права! Это как договор, между прочим! Договор двух сторон. Останетесь ли вы с женой, что клялась в вечной любви, если она вам изменит? То-то! А родина одна! К вашей личной родине, Смоленску, любый мой пан Винцент Гонсевский, враг подступает, между прочим. А мы сейчас не присягу нарушаем, а ищем пути спасения. Мы дадим шанс королю. Пусть поможет нам или Ватикан уговорит армию прислать. Нехай! А нет, так пробачте! Так что, кто за?

Теперь и Маяковский пусть и медленно, но поднял булаву, бросая вопросительный взгляд на Гонсевского. Подумал и поднял руку Гонсевский, со словами «ну, только если на период войны».

— Вот и добре, — кивнул гетман, — но это, повторю, пока что предварительная выработка стратегии на будущее. Хотел я до вынесения на сейм этого плана в вашей поддержке убедиться. Вижу, здравый смысл вам не отказывает, панове. На том дзякуй вам великий.

Глава 6 Бунт в городе

Страсти на ложе молодоженов утихли лишь с рассветом. Да и то всего на полтора часа. Проснулся Кмитич в благоухающей россыпи русых волос, ощутил пряный запах девичьего тела, взглянул в синие глаза своей Маришки и вновь впился губами в ее губы, обнял за тонкую, как тростинка, талию и… продолжил любовную битву. Прошло еще полчаса.

Конечно, Самуэль с большим счастьем лежал бы сейчас с Иоанной, сестрой Михала, по красоте и изысканности с которой не сравнилась бы ни одна другая девушка литвин-ского света. Но… ох уж эти Радзивиллы! Ничего не получилось из той любви — одни страдания. Вызвать бы этого наглеца Лещинского на дуэль! Только ничего бы это не изменило: нашел бы Александр Людвик своей дочери очередного ляха из королевского окружения! Кмитич смотрел на жену, но видел глубокие чайные глаза своей Иоанны, слышал ее сладострастный стон в ту единственную ночь, когда их тела слились… Оршанский войт аж мотнул головой, чтобы прогнать эти призраки прошлого, прошлого, с которым его уже ничего не связывало кроме горечи и незаживающего рубца на сердце.

Кмитич и Маришка лежали на широком ложе, щурясь на солнечный луч, пробивающийся прямо на их лица сквозь крашеные стекла резного окна. И так хорошо им было вместе, что весь этот сыр-бор, связанный с войной, казалось Кмитичу, ушел куда-то в другой мир. Но вот этот другой мир грубо вмешался в их, нежный и хрупкий. То был стук в дверь и крик:

— Пан канонир! Пробачте, кали ласка! Але ж пан Обухович вас чакае на пятой кватере! Хутка, пан!

— Чтоб вы провалились с вашей войной! — вздохнула Маришка. — Мужчинам только бы и воевать! Что за люди?! Не хочу, чтобы ты уходил, — и она обвила своими тонкими руками крепкую шею Самуэля со змейкой золотой цепочки и маленьким крестиком. Простым крестиком, без узоров.

— Католический? — спросила девушка, играя крестиком пальчиками.

— Лютеранский.

— Так ты лютеранин? А я думала, что католик, — удивленно приподняла темные тонкие брови Маришка.

— Был католиком. Неужто не помнишь, что я тебе писал?! Сейчас я кальвинист, как наш гетман. У нас многие перешли в протестантизм. Хорошая конфессия. Не такая занудная, как католицизм или православие.

— А чем она лучше?

— Ну, если верить, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. В этой бумажке профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике католическую церковь. Главным пунктом учения Лютера был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся: если Бог все видит и все знает, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, то есть священники, папы да попы? Раньше читать Библию имели право только священники, и то на латинском языке. Но если Господь всемогущ, то почему он не может понять твой собственный язык?

— Верно, — согласилась Маришка, — вот мы, православные, на своем языке и молимся. Так зачем же Бога менять?

Кмитич, глядя на молодую жену, подумал, что она еще совсем глупая и наивная девчонка. Он ласково провел ладонью по ее шелковой щеке.

— Не Бога, а конфессию! Чуешь? Мы, Маришка, живем в просвещенные времена, в семнадцатом веке от Рождества Христова. Человек изобрел кремневые замки к мушкетам, обошел вокруг Земли на кораблях, нашел все ранее неоткрытые земли. Все меняется. Религия тоже должна соответствовать времени. Вот католики и православные очень все четко распределили — как и кому молиться. А ведь Бог желает общаться подобно тому, как желает общения ребенок с нами, со взрослыми. Христос желает общения простого и доступного. Вот для протестантов молитва и есть это самое простое и свободное общение с Богом.

— Правда, что вы Святую Троицу отрицаете?

— Скорее, не принимаем и не понимаем, что под этим подразумевают католики и православные. Вот ты читала Ветхий Завет и Новый Завет?

Щеки Маришки вспыхнули алым румянцем.

— Не осилила. Зато молитвенник «Часослов» знаю, и календарь праздников и постов тоже! — почти скороговоркой оправдалась она.

— А вот если бы осилила хотя бы Новый Завет, то поняла бы, что там нет упоминания о Святой Троице, как нет и в Ветхом Завете. То есть ни Христос, ни Павел об этом ничего не говорили. Значит, и протестанты Троицу игнорируют. Все просто!

— А как вы молитесь? — Маришка с любопытством посмотрела в глаза Кмитича. Тот поцеловал ее в глаза, улыбнулся:

— Как? На русском понятном языке. Не на латыни, как католики, и не на старославянском, как попы. В службе и убранстве протестанты ценят простоту и не любят пыль в глаза пускать нарядами да церемониями. Священных мощей мы тоже не почитаем, ибо нет в них души, и вообще, это просто кости. У протестантов молиться нужно просто, определенно, не перегружая молитву просьбами и не допуская эгоистических помыслов.

— Значит, если я за тебя буду молиться — это мои эгоистические помыслы?

— Нет, — чуть не засмеялся Кмитич, — это вполне нормальная краткая просьба. Мы ж семья! Ты должна молиться за меня, а я — за тебя.

— Значит, ты меня бить не будешь? — неожиданно испуганно посмотрела Маришка в глаза мужу, приподнимаясь на локте, обнажая полностью свою левую круглую грудь.

— Бить? Зачем? — удивился Кмитич и поцеловал ее розовый нежный сосок.

— Ну, у нас говорят, что муж тот любит жену, который ее бьет, — ответила девушка, не обращая внимания на интимный поцелуй.