Сарматские хроники. Бежать нельзя остаться - Евгения Говоркова-Никифорова

видишь ли, половцы в союзниках нужны! А с нашими не церемонится. Вот и Богдана чуть не силком при себе оставил за знания его да умения…

– Тварь он последняя, князь ваш! – в сердцах брякнула Аглая. – Так как нам Богдана этого выудить?…

***

…«Выудить» ратника Богдана оказалось непросто. Проживал он при княжеских палатах практически под охраной.

История, рассказанная Радомиром, действительно приключилась чуть меньше года назад. Остался Богдан тогда круглым сиротой, вотчина его была разорена и сожжена, слуги перебиты. Нрав ратник имел крутой, и в ответ на отказ князя восстановить хоть какую-то справедливость в выражениях он не скупился. И не сносить бы ему головы за такое непочтение, да князь не только гордыней, но и мудростью славился – понимал, что, если голова Богдана с плахи скатится, вторую такую ему будет, увы, не сыскать.

Потомственный мореход, тот ориентировался по солнцу и звёздам не хуже, чем в собственной горнице, мог чуть ли не в одиночку управлять любой посудиной от мирного неповоротливого ушкуя до лёгкой и быстрой боевой лодьи и знал о корабельных снастях, парусах, ветрах и течениях столько, что все только диву давались.

Впрочем, обучать кого-либо своему мастерству Богдан не спешил – так, пара-тройка помощников, без которых действительно не обойтись. Поступал он так, то ли справедливо полагая, что как только найдётся ему замена, князь быстренько с ним разделается, то ли просто из желания досадить правителю. Горячо любимое дело было сейчас единственное, что Богдана интересовало и ещё как-то удерживало в этой несправедливой жизни, поэтому он отчасти смирился со званием «главного кормчего8» и временно князю перечить перестал…

…Только бы отпустила отчаянная тоска, сжавшая в тисках и сковавшая его душу в тот момент, когда увидел он разорённую вотчину, растерзанные тела близких! Только бы притупилось чувство бесконечной вины перед ними! Если бы был тогда он дома, разве позволил бы это бесчинство??? А так… И спасти не спас, и отомстить не смог проклятым степным собакам – князь не позволил…

…Богдан со стуком поставил большую глиняную кружку и грохнул по столу кулаком. Как всегда, вечером он оставался один, уединяясь с бесконечным чувством горечи да бочонком тёмного густого эллинского вина, привозимого из-за моря.

В горнице было душно. Кормчий поднялся и открыл окно, вдохнув полной грудью прохладу осенней ночи. Постоял немного, глядя в темноту, потом угрюмо вернулся на место. Внезапно краем глаза заметил движение и резко развернулся обратно, успев выхватить короткий меч, покоившийся в ножнах на краю стола. Выхватить-то успел, а вот в ход пустить – нет! Почувствовав холод клинка у своего горла, Богдан остановился и замер.

Человека, силуэт которого маячил у открытого настежь окна, он узнал практически сразу – Радомир, воевода княжеский. Заметив, что ратник не сопротивляется, боярин, в упор глядя ему в глаза, тихо произнёс:

– Здрав будь, Богдан Осипович! Разговор у меня к тебе. Соизволишь ли выслушать спокойно али за стражей кинешься?

– Соизволю, – прохрипел Богдан, прикидывая, что кинуться за стражей всё равно не успеет, даже если бы собирался.

– Майпранг! – Радомир многозначительно глянул куда-то за спину ратника, и лезвие, на секунду задержавшись у его горла, исчезло.

Оглянувшись, Богдан встретился взглядом с пронзительно жёлтыми в свете лучины волчьими глазами и вздрогнул. Вожак дружелюбно ухмыльнулся и красноречиво приложил палец к губам, а ратник ошалело повернулся обратно к Радомиру. Слыхал он, что боярин с волками-воинами спутался, да не верил особо. А вон как выходит – правда!

– Ну, что? Готов выслушать? Давай присядем тогда, – воевода по-хозяйски придвинул к себе один из чурбаков, заменявших в горнице табуреты.

Майпранг усаживаться не стал. Взяв в руки кружку Богдана, он понюхал содержимое, одобрительно хмыкнул и сделал пару глотков. Обманчиво расслабленная фигура воина доверия кормчему не внушала. Он загривком чувствовал цепкий взгляд жёлтых глаз, и спокойствия это не добавляло.

Меж тем, не откладывая дело в долгий ящик, Радомир начал разговор. Вкратце он поведал Богдану события последних дней: о том, как вынашивал князь план уничтожить древнее кочевое племя и почти преуспел в этом, если бы не их хитроумная выдумка; от том, как послал на верную смерть его, преданного и верного слугу, угрожая его жене и сыну; о том, как волки-воины приняли и его, и его семью, забыв о давней вражде; о том, что оставшейся горстке сарматов, среди которых женщины и дети малые, угрожает сейчас смертельная опасность… И о том, что опасность эта исходит от проклятых кипчаков, которых князь направил по следу!

Будто окаменевшее, лицо Богдана дёрнулось в этот момент – сузились глаза, скривились в ненависти и ещё больше сжались губы. Радомир про себя удовлетворённо кивнул: права была девчонка! Как раз Аглая посоветовала в разговоре с водником сделать упор на очередную подлость и предательство князя и подчеркнуть, что на сарматов пойдут именно половцы. Сработало!

Богдан молчал, но было заметно, что борьба в его душе происходит нешуточная. Хмуро и недоверчиво глянув в сторону Майпранга, который уже невозмутимо закусывал с его стола, чем Бог послал, кормчий наконец спросил:

– От меня-то что надобно?…

***

…Аглая сидела в шатре сама не своя. Вот уже четвёртый день, как отправились Майпранг с Радомиром в княжеские владения разыскивать Богдана – и ни слуху, ни духу! Орга, торчавшая рядом, уже исчерпала запас уговоров и бурчала себе под нос на сарматском что-то о бестолковых женщинах русичей, которые не могут набраться терпения и спокойно подождать…

…Перед отъездом они здорово поругались. Майпранг даже мысли не допускал о том, что она будет принимать непосредственное участие в их вылазках. Все доводы девушки, что вообще это её затея, и она имеет полное право не оставаться в стороне от активных действий, пролетели впустую. В конце концов вожак просто вскипел, что, надо сказать, случалось с ним крайне редко, учитывая его завидную выдержку, и остаток дня тогда они дулись друг на дружку, приводя в немалое бешенство Радомира, которому по какой-то несчастливой случайности доставалось «на орехи» от обоих…

А воеводе и так жилось несладко – супруга, отличавшаяся, видимо, не только неземной красотой, но и весьма крутым нравом, закатывала ему ежедневные скандалы, ничуть не заботясь о том, что их слышит всё становище. Поменяв страх на слепую ярость, Чеслава активно возненавидела всё волчье племя поголовно, обвинив его во всех своих невзгодах, и объявила отнюдь не молчаливый бойкот мужу, посмевшему вступить с сарматами в преступный сговор…

…На улице тем временем послышались приветственные крики. Орга, встрепенувшись, с улыбкой дала взволнованной Аглае лёгкого тычка в бок – дескать, что я говорила! – и обе тут же