Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

определенным устройством и в отношении плана, и, главное, в отношении меблировки. Одна лавка могла ясно определить степени мест, а потому и стол приставлялся к лавке, и притом в передний угол, где находилась вершина мест. Там ставился большой и прямой стол, дальше по стене в заворот по углу ставился, если требовалось, уже меньший стол, прозываемый по своей фигуре кривым.

В комнате, непохожей на избу в своем устройстве, в которой, например, стол стоял бы посредине или в другом месте, но не у большой лавки в переднем углу, деды наши пришли бы в тупик, совершенно бы растерялись, не зная, как сидеть, ибо в сиденьи только известным порядком они находили точное, удовлетворительное определение своих общежитейских отношений. Вот почему и большие залы или палаты в царском дворце, Грановитая, Золотые и др., непреложно сохраняли это типическое устройство избы, даже и с ее меблировкою, т. е. лавками. Этого мало. Если царь обедал, например, в поле, в шатрах, что случалось нередко во время выездов за город, то и шатер, по размещению столов, принимал тот же вид избы, и здесь, как и в палатах, ставился тот же большой стол и тот же кривой стол, явившиеся как неизбежное следствие избного распорядка мест[774].

Естественно, что такой распорядок мест, это старшинство переднего угла могло возникнуть прежде всего, так сказать, у домашнего очага[775], в частном, домашнем быту народа, среди отношений семейных, в жилище домовладыки, старшины семьи или рода, где не было ровных лиц, где в отношении друг к другу все были на самом деле или старшие, или младшие. Домовладыка садился в передний угол, под иконы; от него, по старшинству, размещались на лавках и остальные родичи или члены семьи. Все это наблюдается даже и теперь в местах, где крепки еще благодушные обычаи старины[776]. Когда же собирались гости, чужие, то место в переднем углу подле домохозяина предоставлялось самому почетнейшему, большому или старшему по отношениям и понятиям родопочитания. Предложение сесть в переднем углу принималось за высокую честь и почесть, какую только можно было оказать гостю, и потому это предложение почти всегда сопровождалось церемонными отказами с одной стороны и усердными просьбами с другой. Без церемоний, свободно и, можно сказать, по праву это место в простом быту занимал только священник как лицо, более других почитаемое по сану, которому требовалось оказывать велию любовь, и повиновение, и покорение. А т. к. священнический сан для лиц, его носивших, представлял по родовым понятиям и их отчество, то и дети священников – поповичи – пользовались в общежитии правами отцов. В одной из эпических песен[777] князь Владимир, узнав от приехавшего на пир богатыря Алеши Поповича, что он сын старого попа соборного, предлагает ему первое место. «По отчеству садися в большое место, в передний уголок, – говорит ему князь, – в другое место богатырское, в дубову скамью, против меня, в третье место, куда сам захошь». Алеша садился, как и все почти приезжавшие на пир богатыри, на последнее место, на палатный брус, т. е. брус под полатями, в конце лавок и избы.

Даже так называемое общинное начало жило в тех же формах отчинного старшинства. В древнее время между городами считалось старшинство, следовательно, не только отдельные лица, но и целые общины во взаимных отношениях вращались все-таки около общего для всей жизни центра, около старшинства тоже как бы родового, потому что новые города или пригороды могли и в действительности вести свое начало от старых городов, были колониями. На вечах право решительного голоса принадлежало старейшим.

Таким образом, и древний пир не носит в себе ни малейших признаков общинного начала, как бы следовало, однако ж, ожидать при известном участии этого начала в жизни. Общежитие формируется не по общинному началу, а по родовому, и пир как выражение общественности представляет по формам взаимных отношений как бы собравшееся родство, а не общество, в том смысле, какой этому слову придают теперь. Как в семье или роде по последовательному распределению крови от старшего, в строгом смысле, не может быть двух лиц, ровных между собою, так и на пиру нет ровных членов: здесь относительно все или старшие, или младшие; а если б и явились такие ровные, вследствие ли запутанного сплетения родственных нитей или понятий об отческой чести, то равенство их тотчас же было нарушаемо сиденьем на местах. Места на лавке были не равны: начиная от большого, они постепенно понижались. Одного места двое занять не могли, следовательно, кто-нибудь должен был сесть ниже. Хотя старина и чувствовала нелепость таких отношений, замечая, что «бывает-де в пирах и в беседах, что глупые люди хотя и впереди сидят, но и тут их обносят, а разумного и в углу видят и находят», и благодушно утешая таким образом затерянную среди этих мест человеческую личность, тем не менее это ниже, этот счет отческого старшинства принимался все-таки за главнейшее основание взаимных отношений. Яркими красками рисуются эти отчинные счеты в разрядных записках, и особенно в сочинении Котошихина: «Как у царя бывает стол на властей (духовных) и на бояр и бояре учнут садиться за стол, по чину своему боярин под боярином, окольничий под окольничим и под боярами, думный человек под думным человеком и под окольничими и под боярами, а иные из них, ведая с кем по породе своей ровность, под теми же людьми садитися за столом не учнут, поедут по домам, или у царя того дни отпрашиваются куды к кому в гости; и таких царь отпущает. А будет царь уведает, что они у него учнут проситься в гости на обманство, не хотя под которым человеком сидеть, или не прошався у царя поедет к себе домовь: и таким велит быть и за столом сидеть, под кем доведется. И они садитись не учнут, а учнут бити челом, что ему ниже того боярина, или окольничего, или думного человека сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честняя, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал: и такого царь велит посадити сильно; и он посадити себя не дает, и того боярина бесчестит и лает. А как его посадят сильно и он под ним не сидит и выбивается из-за стола вон и его не пущают и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он кричит: хотя-де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть, и спустится под стол; и царь укажет его