Ксавье Монтепен - Искатель приключений

– Ах, кавалер!.. это вы, мой добрый господин… а я уже думал, что более не увижу вас…

Несмотря на свой обыкновенный скептицизм, Рауль был глубоко тронут этой искренней нежностью, дружески пожал руку своего верного камердинера и сказал ему:

– Благодарю, мой добрый Жак! ты меня любишь, и я плачу тебе тем же!.. Теперь друг мой, не будем терять ни минуты… ни секунды… только быстрота может избавить нас от опасности… Запри хорошенько эту дверь, пока я пойду за мадам…

Он сделал было два шага по комнате, как Жак остановил его, и обильные слезы потекли из глаз верного слуги.

– Что это значит? – спросил Рауль, взволнованный мрачным предчувствием. – Зачем ты меня останавливаешь? О чем ты плачешь? Что здесь случилось? Какое еще несчастье угрожает мне?

– Кавалер… – пролепетал Жак, – кавалер… госпожа…

– Ну?

– Не ищите ее…

– Как не искать!.. отчего?

– Ее нет здесь…

– Ах! Боже мой! – вскричал Рауль. – Но где же она?.. где же она?..

– Она ушла… и никогда… – она сама сказала это – никогда не вернется…

– Жак! Жак! – закричал Рауль в ужасе. – Подумал ли ты о том, что ты говоришь?..

– О! мой кавалер… мой бедный кавалер… увы! я говорю правду… Она ушла… ушла навсегда…

– Но это невозможно! Да. Это невозможно! Не правда ли, невозможно?! Но отвечай мне, Жак! Отвечай же!..

Во взоре Рауля было замешательство. Он сильно потряс руку своего камердинера; Жак отвечал только стоном. Рауль выпустил его руку и упал на стул. Он сидел несколько секунд, судорожно сжимая голову обеими руками. Ему казалось, что мозг его разлетится.

– Нет… надо быть спокойным… хладнокровным… – сказал он вдруг, делая над собою одно из тех ужасных усилий, которые могут убить человека, произведя внезапное воспаление в мозгу. – Не все еще погибло, может быть… но я должен узнать все… чтобы действовать… Ты видишь, я преодолел свое горе, преодолей и ты свое волнение… я буду расспрашивать тебя точным и ясным образом, отвечай же мне быстро и точно.

– Постараюсь… – пролепетал Жак.

– Когда ушла мадам де ла Транблэ?

– С час назад.

– Ее увезли насильно?

– Ах! кавалер, разве в таком случае я был бы жив? Нет, ее не увезли… Она ушла сама…

– Чтобы никогда не возвращаться?

– Она так сказала.

– Но что же случилось в мое отсутствие? Жанна видела кого-нибудь?

– Видела, кавалер.

– Кого? – говори скорей!

– Даму…

– Что еще за дама?

– Не знаю – она была в маске…

– Кто ей отворял?

– Я.

– Что она тебе сказала?

– Что она приехала из Пале-Рояля, что вы в Бастилии и что для вашего спасения она непременно должна сейчас же поговорить с мадам де ла Транблэ…

– И тогда?

– Я доложил хозяйке… Она тотчас выбежала навстречу к этой незнакомке, провела ее в Восточную гостиную и затворила за собою дверь…

– Сколько времени продолжалось это свидание?

– Около четверти часа… Вскоре я услыхал рыдания… потом госпожа закричала:» Но это невозможно!» – а голос незнакомки, голос, который я как будто где-то слыхал, отвечал:» Вот доказательства!» Тогда рыдания послышались опять. Потом наступило молчание… дверь вскоре отворилась, незнакомка в маске прошла мимо меня, сказав на прощанье:» До свидания, Жанна де Шанбар!» и ушла.

– А! дочь сатаны! – прошептал Рауль, который понял, кто была эта таинственная незнакомка. – А! гнусная Венера!.. Проклятая Антония!! в жилах твоих недостанет крови, чтобы заплатить мне за все мучения, которые ты заставила меня выстрадать!! Продолжай, – сказал он Жаку прерывающимся голосом, – продолжай!

– Дверь гостиной осталась отпертой… я слышал, как госпожа стонала, так что сердце разрывалось; я испугался, подумав, недурно ли ей, и так как Онорина ушла на целый день, я взял смелость войти… Ах! кавалер, какое ужасное зрелище представилось мне… Бедная мадам!.. бедная, милая мадам!.. она лежала на ковре, уткнув голову в подушки дивана, и рыдала так, что вздрагивала всем телом.

CCXI. Отъезд

Слезы Жака полились опять, волнение душило его, и он не мог говорить. Стоя неподвижно напротив него – с лицом, искаженным страшными мучениями, с помутневшим взором – Рауль походил на статую изумления или отчаяния. Спустя несколько секунд Жак продолжал:

– Я подошел к госпоже и заговорил с ней, сам не зная о чем… у меня мысли перепутались, когда я увидел ее в таком состоянии… Услышав мой голос, она задрожала и встала. Нельзя сказать, чтобы она была бледна… Нет, на лице ее была не бледность… Белый мрамор и воск показались бы румянами в сравнении с ним. Даже губы как будто помертвели. Взгляд ее устремился на меня, но я думаю, что она меня не видела… Мне кажется, она не видала ничего… Я спросил ее почтительно, не больна ли она, но не получил никакого ответа. Тогда я сказал:» Кавалер, наверно, выйдет из Бастилии и, может быть, скорее, чем думают. Невозможно, чтобы он был виновен; притом регент добр; он простит, и кавалер вернется…»

Я еще не успел докончить эту фразу, как барыня вскрикнула, провела обеими руками по лбу и начала говорить словно во сне:» Он вернется… Это правда… Он вернется… Поэтому я должна уйти…»

– Я думал, что она помешалась от горя, и почти испугался… Мне больше хотелось, чтобы печаль ее выразилась в рыданиях. Наконец она вошла в спальню, куда я не посмел идти за ней. Она вдруг стала очень спокойна и шла медленными, но твердыми шагами. Через минуту она вышла в гостиную, где я ждал ее, набросила на плечи шубу, закрыла капюшоном лицо и, остановившись передо мною, сказала мне:» Жак, друг мой, ты добрый и верный слуга… Я думаю, что ты меня любишь…»

«Ах, сударыня, – вскричал я, – я только и люблю на свете, что вас и кавалера…»

«Сохрани же это из любви ко мне, друг мой, – продолжала она, подавая мне маленький перстень. – Я тебе даю эту вещь не потому, чтобы она была ценная, а на память. Она моя, она принадлежала моей матери… иначе я не могла бы располагать ею».

Я был так глубоко тронут, что с трудом нашелся поблагодарить ее… Потом, когда барыня пошла к двери, я спросил ее:

«Вы уходите?..»

«Да, друг мой, – отвечала она, – ухожу…»

«Прикажете мне идти за вами?..»

«Не только не приказываю, но запрещаю…»

«По крайней мере, вы скоро вернетесь?..»

«Я никогда не вернусь…»

«Никогда?» – повторил я, не веря своим ушам.

«Никогда! никогда!» – ответила она во второй и в третий раз.

Тогда мне пришла в голову страшная мысль.

«Боже мой! Боже мой! – пролепетал я. – Стало быть, мне еще не все известно!.. Неужто кавалер умер и вы тоже хотите умереть…»

Капюшон, опущенный на лицо ее, позволял мне видеть только ее рот и подбородок. Я увидал улыбку на ее бледных губах, но какую улыбку! Ах! если я проживу сто лет, я не забуду ее никогда! Потом она отвечала: