Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)

— Огонь!

Двенадцать орудий сдвоенной московской батареи изрыгали огонь, как сказочные драконы, о которых Овсею доводилось слышать от знающих книжных людей. По нагрудной пластине доспеха коротко лязгнула татарская стрела, но москвич даже не обратил на неё внимания — некогда, некогда… Всё равно не пробьёт на излёте…

— Огонь!

Масса ордынской конницы на глазах оседала, заваливая берег Угры грудами как попало изорванного мяса и продырявленного железа — никакая бронь не устоит под пушечным огнём.

— Заряжай!

— Пыжи! Пыжей нету!

Старший расчёта пушкарь Олекса грязно выругался.

— Варнаки, мать вашу растак!!!

Всё получилось само собой, без всякой мысли. В следующее мгновение Овсей уже скинул шлем, сорвал с головы подшлемник.

— Вот!

Пальба продолжалась, и подшлемники один за другим уходили в жерло орудия. Рубахи ещё пойдут, лихорадочно думал Овсей, по одной на выстрел хватит… А не хватит, штаны пополам, по два выстрела с одних штанов… Тогда точно хватит… Главное, не прекращать огонь…

Всё закончилось внезапно. Только что рвались через Угру ордынцы, валили валом, взмётывая воду, и вдруг всё стихло. Уцелевшие отхлынули от реки, на полном скаку уходя из-под обстрела, и на берегу остались лишь трупы, конские и человеческие, да где-то жалобно стонала и всхрапывала раненая татарская лошадь — должно быть, ей было очень больно.

— Ну, ребята, век будем за вас Христа молить! — отдуваясь, к артиллеристам подошёл пожилой, кряжистый сотник. — Совсем было прорвались ведь поганые… Как навалились, как навалились…

— Вы чьи такие? — спросил заряжающий Прохор, опираясь на банник и утирая закопчённое пороховой гарью лицо

— Ярославские мы, — слегка обиделся сотник, — неужто не видишь?

— Прости, дядя, недосуг нам было значки да знамёна разглядывать, — ответил за товарища Олекса. — Мы сразу с колёс да в бой, и то еле управились.

— Это да, подоспели вы вовремя, — согласился ярославец, — ещё чуть бы и… Меня Иваном звать, из купцов мы выходим.

— Знатное имя! Как великого князя нашего!

К орудиям батареи уже подтягивались пехотинцы из ярославского полка, державшие оборону на этом участке. Завязался обычный в таких случаях разговор.

— А что это вы без шеломов, ребята? — спросил всё тот же сотник Иван. — Али у москвичей головы столь крепки, что и стрелы татарской не боятся? А этот малый и разделся к тому ж…

Только тут все обратили внимание на Овсея, который скинул пластинчатый доспех и успел стянуть с себя рубаху.

— Пыжи все вышли у нас, — ляпнул внезапно Овсей, — вот подшлемники в ствол и ушли… И рубаху я туда же… А потом, думаю, с одних штанов по два выстрела, пять рыл в расчёте, всех поганых положим штанами…

Возможно, Овсей и сказал бы что-нибудь ещё — после боя поговорить самое то — но его уже никто не слышал. Ратники и артиллеристы валились друг на друга, и хохот стоял такой, что услышать за ним можно было разве что пушечный залп.

…

— … Это невозможно, великий хан! Это просто невозможно! Проклятые урусы поставили на берегу множество этих своих ужасных орудий и убивают нас издали, оставаясь недосягаемыми для стрел!

Ахмад-хан хлестнул нагайкой по пологу шатра так, что плотный китайский шёлк лопнул на добрый аршин.

— Где Ашин-мурза? Он должен был со своими людьми перейти реку возле устья! Не могут урусы стоять повсеместно, не могут, я не верю! У коназа Ивана просто нет столько воинов! Где Ашин-мурза?! Найдите его! Если он бросил воинов, которых я доверил ему…

Мурзы и ханы почтительно склонились, отходя. Ахмад снова хлестнул нагайкой по ни в чём не повинному шёлку шатра, распарывая его. Третий день подряд ордынская конница не могла переправиться через эту речку, которую в мирное время, должно быть, коровы переходили вброд. Однако и такой водной преграды было достаточно, чтобы погасить стремительный бег конной лавины, а дальше вступали в дело пушки московитов, и почти никто из вошедших в реку назад не возвращался.

Хан Золотой Орды Ахмад был в ярости. Выступая в этот поход, он был уверен в успехе. Да, восемь лет назад Ивану удалось отбиться от него у Тарусы и не пустить к Москве. Что же, иногда везёт, как говорят сами урусы. Но в этот раз удача, казалось, целиком на стороне Ахмат-хана.

В январе восстали против великого князя Ивана родные братья Борис Волоцкий и Андрей Большой, которых он низвёл до положения едва ли не своих бояр. Что ж, Аллах как всегда поступил мудро. Так всегда было — едва кто-то из русских князей поднимал меч против Орды, на него немедленно восставали другие князья, и оставалось только прийти и покарать мятежника, другим в назидание. Воспользовавшись смутой, на западные границы Московской Руси напали немцы из уже изрядно одряхлевшего, но всё ещё кусачего Ливонского ордена. И, само собой, не отказался поучаствовать в травле русского медведя польский король Казимир, давно мечтавший прирастить свои владения за счёт князя Ивана.

И вдруг всё пошло наперекосяк. Проклятый Менгли-Гирей, этот недостойный выродок некогда славного ханского рода, по уговору с Иваном внезапно напал на Подолию, и Казимир вынужден был бросить свои войска на устранение угрозы. Ливонским рыцарям Иван выбил оставшиеся зубы, и они уползли в свои замшелые от сырости каменные башни, заливать горе пивом — поскольку жевать им уже нечем. Узнав об татарском нашествии, Борис и Андрей Большой пришли к брату Ивану с повинной, и тот с радостью простил их. Так Ахмат-хан остался один на один со всей русской ратью.

Отступать было некуда. Отдав приказ к отходу, Ахмат открыл бы спину своим врагам, и можно не сомневаться — спина есть, кинжал найдётся. Памятуя о прошлой неудаче, Ахмат не пытался преодолеть широкую Оку, а направился в обход, к её верховьям. По приказу Ахмат-хана все городки в округе были сожжены, чтобы обезопасить тылы ордынского войска. Ещё один шаг… Кто мог знать, что эта чахлая речка станет неодолимой преградой?

— Великий хан, ты желал видеть Ашин-мурзу?

Ахмат с изумлением и нарастающим гневом смотрел на голую ногу, обутую в роскошный сафьяновый сапог.

— ЧТО ЭТО?!

— Урусы стреляли из пушек двумя ядрами, скованными цепью, великий хан. Удалось опознать убитую лошадь Ашин-мурзы, и это застряло в стремени. И сапог его…

— Я желал видеть самого Ашина, а не ЭТО! — зашипел Ахмат-хан. — Если даже он убит, где тело?!

— Прости, великий хан, — в глазах хана Аббас-бия появился опасный блеск. — Во-первых, урусы с того берега непрерывно стреляют из самострелов и ручных пищалей. А во-вторых, даже если мы найдём другую ногу почтенного Ашин-мурзы, что это изменит?