Павел Комарницкий - Мария, княгиня Ростовская

Закончив уборку, девушка вышла, и вгляд Марии упал на раскрытую рукопись и незакрытую чернильницу. Нехорошо, непорядок, подумала княгиня. Нет на меня Ирины Львовны, уж она-то не допустила бы такого безобразия. Кстати, надо бы и запись вчерашнюю закончить…

За окном уже вовсю алел восход. Долгая зимняя ночь кончалась.

Мария закончила запись от вчерашнего, обмакнула перо в чернила и поставила новое число — 9 декабря 6679 года. Ладно, хватит пока. Проживём день, тогда и запишем, что нужно.

И в который раз задумалась Мария: что считать важным и нужным, достойным записи для потомков? Вот, к примеру, этот ночной разговор, столь важный для самой Марии — нужен ли он потомкам?

Внезапно княгиня решилась. Нужен или нет, а она запишет. Всё запишет, вот прямо сейчас. Благо полстраницы пустой осталось, если плотно и до края начертать, много войдёт! Как там говорят латиняне: «постскриптум?»

Пальцы уже вывели две латинские буквы — P и S, когда в сердце внезапно вонзилась игла. Мария прижала руку к груди и не услышала своего сердца.

Лучи наконец взошедшего солнца брызнули в окно, подёрнутое морозным узором. Свет, успела подумать Мария, надо же, какой ослепительный свет…

Постскриптум

— … Гони, гони!!!

Овсей нахлёстывал коней так, что летели брызги. Раскидывая копытами комья мокрой земли, четвёрка сытых здоровенных битюгов пёрла не разбирая дороги, и спицы трещали в колёсах, натыкаясь на кочки. Не упасть бы, думал лихорадочно Овсей, изо всех силупираясь ногами в упоры, специально прилаженные на передке орудия для удобства возницы. Как раз ведь своей же пушкой и раздавит, и подбирать не станут, не до того.

— Гони!!!

Сквозь грохот колёс уже отчётливо слышался рёв и лязг битвы. Ещё миг, и меж кустов стало видно берег Угры, на котором яростно рубились пешие и конные. На противоположном берегу густо лезли в неглубокую воду всадники, разинув пасти в едином протяжном вопле.

— Разворачивай!!! — начальник батареи, московский дворянин Пётр Собакин, гарцевал на взмыленном коне, размахивал руками, указывая расчётам места расстановки орудий. — Здесь!!!

Овсей натянул поводья, умело осаживая коней, чтобы не опрокинуть на повороте пушку. Орудие с разворота встало на место, уставясь жерлом прямо на орущую, сыплющую стрелами, прущую валом через реку массу. Расчёт попрыгал со станины, одним движением Овсей выбил шкворень, и передок отскочил, освобождая пушку для стрельбы. Ребята быстро и без суеты навели прицел.

— Огонь!

Старый пушкарь Олекса сунул факел, предусмотрительно зажжённый заранее, к затравочной полке. Орудие рявкнуло, отпрыгнув назад, и в массе татарской конницы образовалась изрядных размеров поляна.

— Урра!!! Наши-и-и!!! — донёсся крик.

— Дробом заряжай!

Орудия батареи уже стреляли одно за другим, пушки вступали в бой прямо с колёс — заряды были загодя вложены в их медные туши.

— Огонь!

Пушка снова отпрыгнула на шаг назад, и Овсей вместе со всеми навалился плечом, возвращая орудие в исходное положение. Расчёт работал быстро и слаженно — пороховые заряды, заранее отмеренные в специальных холщовых мешочках, уходили в дуло, за зарядом шёл толстый войлочный пыж, затем деревянная пробка и наконец холщовый же мешочек с дробом, крупно нарубленным из железного прута. Раненых таким снарядом лучше сразу добить, подумал Овсей, всё равно не выживает никто…

— Огонь!

Двенадцать орудий сдвоенной московской батареи изрыгали огонь, как сказочные драконы, о которых Овсею доводилось слышать от знающих книжных людей. По нагрудной пластине доспеха коротко лязгнула татарская стрела, но москвич даже не обратил на неё внимания — некогда, некогда… Всё равно не пробьёт на излёте…

— Огонь!

Масса ордынской конницы на глазах оседала, заваливая берег Угры грудами как попало изорванного мяса и продырявленного железа — никакая бронь не устоит под пушечным огнём.

— Заряжай!

— Пыжи! Пыжей нету!

Старший расчёта пушкарь Олекса грязно выругался.

— Варнаки, мать вашу растак!!!

Всё получилось само собой, без всякой мысли. В следующее мгновение Овсей уже скинул шлем, сорвал с головы подшлемник.

— Вот!

Пальба продолжалась, и подшлемники один за другим уходили в жерло орудия. Рубахи ещё пойдут, лихорадочно думал Овсей, по одной на выстрел хватит… А не хватит, штаны пополам, по два выстрела с одних штанов… Тогда точно хватит… Главное, не прекращать огонь…

Всё закончилось внезапно. Только что рвались через Угру ордынцы, валили валом, взмётывая воду, и вдруг всё стихло. Уцелевшие отхлынули от реки, на полном скаку уходя из-под обстрела, и на берегу остались лишь трупы, конские и человеческие, да где-то жалобно стонала и всхрапывала раненая татарская лошадь — должно быть, ей было очень больно.

— Ну, ребята, век будем за вас Христа молить! — отдуваясь, к артиллеристам подошёл пожилой, кряжистый сотник. — Совсем было прорвались ведь поганые… Как навалились, как навалились…

— Вы чьи такие? — спросил заряжающий Прохор, опираясь на банник и утирая закопчённое пороховой гарью лицо

— Ярославские мы, — слегка обиделся сотник, — неужто не видишь?

— Прости, дядя, недосуг нам было значки да знамёна разглядывать, — ответил за товарища Олекса. — Мы сразу с колёс да в бой, и то еле управились.

— Это да, подоспели вы вовремя, — согласился ярославец, — ещё чуть бы и… Меня Иваном звать, из купцов мы выходим.

— Знатное имя! Как великого князя нашего!

К орудиям батареи уже подтягивались пехотинцы из ярославского полка, державшие оборону на этом участке. Завязался обычный в таких случаях разговор.

— А что это вы без шеломов, ребята? — спросил всё тот же сотник Иван. — Али у москвичей головы столь крепки, что и стрелы татарской не боятся? А этот малый и разделся к тому ж…

Только тут все обратили внимание на Овсея, который скинул пластинчатый доспех и успел стянуть с себя рубаху.

— Пыжи все вышли у нас, — ляпнул внезапно Овсей, — вот подшлемники в ствол и ушли… И рубаху я туда же… А потом, думаю, с одних штанов по два выстрела, пять рыл в расчёте, всех поганых положим штанами…

Возможно, Овсей и сказал бы что-нибудь ещё — после боя поговорить самое то — но его уже никто не слышал. Ратники и артиллеристы валились друг на друга, и хохот стоял такой, что услышать за ним можно было разве что пушечный залп.

— … Это невозможно, великий хан! Это просто невозможно! Проклятые урусы поставили на берегу множество этих своих ужасных орудий и убивают нас издали, оставаясь недосягаемыми для стрел!