Барин-Шабарин 6 - Денис Старый

— Уйти? Ты, сын самки шакала, предлагаешь мне уйти⁈ — выкрикнул турецкий военачальник, подгоняя коня, на котором восседал.

Он хотел уйти с честью. Муса Хулуси понимал, что ему не простят и того, что он потерял крепость, и того, что русские заберут деньги. И лишь только героическая смерть может обелить имя, дать возможность семье не переживать весь тот позор, который может вылиться на родных турецкого военачальника, который всё сдал буквально за несколько часов, поставив большой вопрос в той войне, которую турки уже считали не проигрышной.

Муса Хулуси-паша летел навстречу ветру, туда, где залегли русские стрелки, откуда брали разгон для кавалерийской атаки сразу два эскадрона казаков. Да, это были те самые стрелки, о которых говорил Леруа, оставшийся в крепости и давший обещание, что сдавать её не собирается.

Турецкий военачальник извлёк ятаган, служащий ему раньше, скорее, как дань героическим предкам, чем оружием. Но именно так, с ятаганом в руках, он и решил умирать. Ещё хотя бы одного, двух, трёх русских забрать с собой на тот свет, чтобы показать Аллаху, что умер воин с честью, что можно ему предоставить девственниц и развлечения в раю.

* * *

Сотник Вакула прильнул к винтовке с оптическим прицелом, но всё никак не выжимал спусковой крючок. Что сказать, он откровенно плохо стрелял. Но и идти сейчас в атаку с шашкой наголо тоже не стоило. Казаки должны сработать так, как и нужно, не стоило им мешать. Казакам было нелегко организовать атаку. Вокруг было много турок, которые бежали из крепости, убегали в разные стороны от дороги, потеряв всякий интерес к сопротивлению, но приобретя животное желание выжить. Это была толпа, обезумевшая в одном желании — выжить. Они бросили тяжелое оружие, чтобы было легче убегать, и представляли для русских воинов не опасность, а неудобство.

— Бах! — всё же решил выстрелить Вакула.

— Я попал! — словно ребёнок закричал рослый, на голову выше большинства людей, боец.

Хулуси-Паша, картинно распластав руки, и получив остроконечную пулю прямо себе в лоб, свалился с коня.

Глава 8

Лазареты были полными. Крики, стоны людей из этого места были слышны задолго до подхода к медицинскому лагерю. Поэтому, наверное, живые и невредимые солдаты сторонились лазарета. Страшно слышать крики боли, от которых Бог отвел в этот раз, но которые могут случиться после следующего боя.

Но мне не привыкать.

— Как он, Николай Иванович? — спросил я у профессора Пирогова.

Гений медицины посмотрел мне в глаза. И была в его взгляде усталость; одновременно, непостижимо, эта усталость сочеталась с жаждой деятельности. Я будто увидел перед собой маньяка — пусть и сравнение крайне некорректное, — который только что заполучил свою жертву, за которой долго и упорно гонялся.

— О ком именно вы печетесь? Алексей Петрович, крепость сдалась нам большой кровью! И много офицеров мной прооперированы, — констатировал Николай Иванович Пирогов.

В этот момент мне даже стало немного стыдно. Почему-то я имел в виду только Тараса. Это было проявление моего собственного эгоизма. Голову не покидали мысли, кого поставить на командование полком, если Тарас умрёт либо надолго из-за своего ранения выйдет из строя.

— Если у вас есть минутка, то расскажите и о ранении инженер-майора Тотлебина, и ранении генерал-лейтенанта Сельвана… — стал я перечислять всех генералов, которые получили свои раны в ходе, но кровопролитного сражения.

Генерал-инженер Шильдер погиб. История-злодейка всё-таки взяла свою жертву, пусть и оставив в живых генерала Сельмана, который в иной реальности также погиб при штурме крепости.

Нет, все же бывает так, что героизм лишний, что нужно проявить больше рационального мышления. Как бы это жестоко ни звучало, но смерть рядового бойца инженерных войск не шла ни в какое сравнение с тем, что погиб выдающийся генерал-инженер Шильдер. Да мы бы с ним… Попробовали довести его подводную лодку до ума. Мало ли…

Карл Андреевич Шильдер подвёл группу инженеров к внутренней цитадели крепости и лично руководил закладкой взрывчатки, чтобы подорвать это препятствие на пути к Великой победе. Когда оставалось лишь поджечь трут, он своим приказом отправил раненого в ногу Тотлебина и всех остальных. Сам же погиб в том взрыве, который обрушил цитадель и позволил русским войскам окончательно взять под свой контроль Силистрию.

— Сельвин стабилен. Думаю, что его ранение позволит ему остаться в расположении войск. Тотлебина тоже можно оставлять, но в ближайший месяц он с костылей не слезет. Пуля прошла по касательной, но он сломал ногу. Походит в гипсе. Что же касается вашего командира, Тараса, то пока он жив. Не берусь ничего обещать. Как только будет возможность нужно отправлять в госпиталь в Александровске, — рассказал мне состояние здоровья наиболее важных для меня и для всего русского войска людей.

Прошли уже сутки с того момента, как мы взяли Селистрию. Сейчас что-то громыхает по направлению к до конца не разбитому турецкому корпусу, который зажали в клещи и не выпускают. Русская армия преобразилась, поверили офицеры и солдаты в свои силы. Теперь у турок, которые располагаются рядом, нет никаких шансов. И все только говорят о том, что нужно ещё немножечко надавить на турецкий корпус, оставшийся без командования, — как он сдастся. Может, потому турки ещё и сопротивляются, что у них нет командира, который бы взял на себя ответственность начать переговоры с нашим командованием.

— Николай Иванович, могу ли я вас спросить, каково на самом деле состояние у генерал-фельдмаршала Паскевича? — спросил я.

Профессор не спешил отвечать — и это уже было своего рода ответом.

— Не только телесное здоровье важно, но и душевное, — ответил профессор, всем своим видом показывая, что тема ему неприятна.

— Сколько раненых поставите на ноги? — сменил я тему для разговора.

— Из четырёх сотен восьмидесяти трёх поступивших почти половина будет в строю уже через неделю. Вовремя оказанная помощь — вот залог того, что мы смогли вытащить такое количество русских воинов из лап смерти, — сказал Пирогов. — Простите, Алексей Петрович, но то время, которое я смог выделить себе на отдых, закончилось. Меня ждут операции.

Я вышел из шатра профессора Пирогова, направляясь в расположение своего полка. Нужно было посмотреть на то, что хоть чуть-чуть, но сгладит общее моё уныние, которое накатило в связи с большими потерями как в моём полку, так и во всём войске.

— Посчитали? — спросил я у своих интендантов, входя