Александр Говоров - Византийская тьма

В медном тазу переливались, пыхали жаром принесенные в покой уголья из печи. Очагов у них в жилых комнатах не было, камин есть порождение угрюмой Европы.

Ира грела слабые ручки, куталась в шерстяной плат.

— Да, да. Токи… Он, наверное, стоит того, чтоб из-за него сгореть. Василисса утверждает, что последний такой на памяти мужественный красавец был пленный варяг, проданный на аукционе года три тому назад.

— Ну, опиши же его… Каков он хоть на внешность?

— Знаешь во дворце Вуколеон мраморные истуканы? Там собраны все изображения когда-либо царствовавших императоров.

— Ира, я не бывала во дворцах… Ты забываешь, что туда мне ход заказан, я же дочь казненного за измену.

— А я дочь опального принца, но все же бываю во дворцах, даже в свите высочайшей числюсь… Ну, не в этом же, конечно, дело. Так, говорят, наш новооткрывшийся праведник — точный слепок бюста императора Антонина Пия, один педагог объяснял. Овальное, благородных очертаний лицо с насмешливым прищуром. Но бородка, бородка, Токи! Будто он не бреется, а срезает ее ножницами каждый день.

— О, подружка, уж не в мужской ли цирюльне ты подрядилась работать?

— Да уж не по канату в цирке хожу! — парировала ее гостья.

— Не будем ссориться, — улыбнулась племянница Манефы, и стало видно, что зубки у нее черные от сластей, как у всех женщин Востока. — Рассказывай, рассказывай еще про этого пророка!

— Да он ничего и не пророчествовал, он все больше молчал. Но, несмотря на это, он удивителен! Главное — глаза, такие не забываются никогда…

— Уж не влюбилась ли ты, смотри, подружка! Разговор грозил пересечь недозволенную черту, поэтому приятельницы предпочли приняться за цукаты. Теотоки улыбалась: какая эта Ира малютка, все у нее маленькое, игрушечное — пальчики, плечики, локотки, завитки… И все как настоящее, восторгался ее отец, принц Андроник, который сам был огромен, как скала. И в этом миниатюрном создании кипели великанские страсти!

От жаровни с углями стало уже так тепло, что Ира отбросила шерстяной плат, расправила юбку, чтобы выпростать босые ножки.

— Ах! — печалилась она. — Надоели эти роскошные будни в столице. Уехать бы в Пафлагонию к отцу, там бы побыть, что ли, пастушкою в лугах, да мать не велит. Завидую тебе. Токи, ты хоть отдушину имеешь, такую, как цирк. Хоть в маске, а выступаешь!

— Это же моя вторая родина, цирк! Когда родителей моих схватили, хитроумная Манефа, словно Моисея, отнесла меня туда в корзинке… Тупые сикофанты там не догадались меня искать, и выросла я за кулисами, меж дрессировщиков и канатоходцев.

— Как же, как же ты сама стала ходить по канату?

— А приютила меня наездница Фамарь, которая за милосердие носит прозвище Мать циркачей. Когда я подросла, Фамарь велела: выбирай себе какое-нибудь ремесло, и я выбрала ходить по канату. Это благородно и индивидуально, без массовки.

— Ах, — не переставала восхищаться Ира, даже закатывала сильно раскрашенные глаза. — Моя бы матушка услышала такое!

— Да, — увлекалась Теотоки. — С годами жестокий Мануил сменил гнев на милость. Скончался и Манефин супруг, который был тоже — ого-го! — более мануиловец, чем сам царь. И вот я живу здесь…

Огромный хохлатый попугай с носом словно щипцы для разгрызания орехов завозился в клетке и заорал:

— Напр-раво кр-ругом! Ать-два!

— Это что за чудовище такое? — Ира чуть не выронила цукаты. — Откуда он у тебя взялся? А где же твоя симпатичная обезьянка Пифик?

— А бедного Пифика крысы съели…

— Как крысы?

— Так. Прошлой весной в половодье нас так затопило, что мы все бросили, переехали в деревню. А Пифика взять забыли, и его крысы съели, одни косточки остались… Крысы вышли из подземелий!

— Боже! — Ира взялась за накарминенные щеки. — А попугай?

— А попугая, чтоб я утешилась, прислал мне мой нареченный жених. Как его прозывают, скажи, умная птица?

— Пр-ревосходительнейший, гр-ромоподобнейший ар-рмии доместик Вр-рана Комнин! — отрапортовал попугай и получил свой цукат.

Тут появился громоздкий, хотя совсем еще юный евнух. Он заменил таз с угольями, и горячий воздух овеял девушек. Со знанием дела он взял павлинье опахало и принялся обмахивать собеседниц.

— А это и есть твой новый раб с экзотическим именем Фиалка? Видишь, Токи, как давно я у тебя не была, как говорит твоя почтенная Манефа — сто лет!

— Ты угадала, это и есть мой добрый гном Фиалка. Его тоже подарил мой будущий супруг доместик Врана. Он хочет, чтобы я была окружена всем от него — вещами, птицами, слугами. Мне это приятно. Теперь о прозвище «гном», то есть знаток. Это потому, что он в доме один читает книги из дедовой библиотеки. А Фиалка потому, что обучен выращивать цветы в домашней теплице, и теперь у нас фиалки круглый год. Я прикажу отправить их с тобой.

— А ты не опасаешься, что твой премудрый гном служит у стражей уха?

— Я знаю, Ира, теперь такое поветрие идет в Византии, все боятся своих слуг, видят в них доносчиков. Я не из тех, мне и бояться нечего, я не веду политических разговоров. Вот мои горничные — Хриса, рыженькая, вот Бьянка, генуэзка, ты их знаешь, они служат мне с детства. Что же касается Фиалки, у него попросту вырезан язык.

— Как язык?

— Он куплен в школе евнухов в Каире, там их уродуют с младенчества, вырезают также и язычок… Да и зачем болтливый раб доброму?

Она подозвала Фиалку, поставила перед собой на колени и перламутровым веером несколько раз ударила по лбу.

— Вот ему, вот… Если что против меня затеет, я ему голову эту глупую снесу!

Гном ловил пальцы госпожи и пытался их целовать. Из-за обширной пазухи извлек коробку с принадлежностями, склонился ниц к самым ножкам хозяйки и раболепно полировал ногти, видные в прорези сандалий.

— Счастливая ты, Токи! — вздохнула ее подруга. — Никого не боишься, делаешь, что хочешь. Не могу только понять, как решилась ты идти замуж за этого старца Врану!

— Ну, какой уж он старец!

— Да ему же семьдесят лет…

— Ну и не семьдесят… Да и чего ж тут дурного? Ты просто глупышка, Ира, раз так рассуждаешь. Он давно уж вдовец, у него два старших сына в генеральском чине. А твой Ангелочек лучше, что ли? Пальцем в него ткни, он рассыплется… А тот варвар из суздальских лесов, тот русский князь, за которого прочили меня?

Сделала знак и, чтобы занять праздные уста, горничные подали вазочки с медом и соломинки к нему.

— Конечно, предвидя безрадостную жизнь, которая нам с тобой предстоит после замужества, ты читала, конечно, Домострой? Просто необходимо и справедливо наверстывать ее сейчас. Скажи, подружка, у тебя поклонники есть? А вот у меня даже пират один завелся, настоящий, пузатый, одноглазый, да как воспитан, не скажешь, что разбойник!