КВТИУ. Театральное училище с танковым уклоном - Игорь Егорович Коваленко

Итак, после первого зачета по ФИЗО количество абитуриентов уменьшилось вдвое.

Тем временем в нашем палаточном городке многие парни уже перезнакомились, и, как водится, началось некоторое неформальное разделение на определенные ниши. Кто был музыкантом, играл на гитаре, кто спортсменом, кто юмористом с анекдотами, кто просто серьезный угрюмый хлопец из Барышевки и так далее. А впереди еще четыре экзамена. День на подготовку, а завтра утром к снаряду, как говорят в армии.

В палатке нас было по десять человек. И сосед мой, Валька Гелевей, парень рослый и бывалый, предложил сбегать на рассвете за цветами, чтобы завтра на экзамене предварительно очаровать Милану Ашотовну, физичку в экзаменационной комиссии. Да, Валька был еще тот ходок. Пробивающаяся на его подбородке эспаньолка придавала ему вид настоящего мачо. Чувствовалась уверенность и знание женских дел и тел. Так что я был, как говорят сейчас, полным лохом в этих вопросах против него. Почему в компаньоны он выбрал именно меня, я сообразил только тогда, когда, отмахав в четыре утра пару километров до прапорщицких дач, мне пришлось своим железным прессом лежать на острых кольях деревянного забора головой вниз, срывая пышные астры и гладиолусы с грядок. А Валька, подбадривая и поторапливая, держал в это время мои ноги, создавая из моего туловища двуплечий рычаг с центром опоры возле пупка. Сейчас понимаю, что нас могли попросту отчислить как минимум по двум статьям, если бы застукали за этим занятием. Первое – это самовольная отлучка из лагеря, а второе – это мародерство на даче какого-то уважаемого прапорщика. Но, к нашему счастью, мы, как партизаны, вернулись незамеченными, да еще с двумя трофейными пышными и ароматными букетами.

«Экзамен для меня всегда праздник, профессор!» – было написано на наших лицах, когда мы вошли в аудиторию для сдачи экзамена по физике. Лучезарная улыбка Миланы Ашотовны, не ожидавшей такого внимания, придала уверенности и спокойствия. Однако, рядом с симпатичной физичкой находился еще один субъект, Алексей Георгиевич, доктор физико-математических наук, маленький человечек с огромной головой. Это был неожиданный поворот. В разведданных Вальки Гелевея это обстоятельство отсутствовало. Вообще-то, физика – мой самый любимый предмет. Помню, как летом, переходя в пятый класс, я прочитал учебник физики за пятый класс, словно художественную литературу. Мне всегда была интересна причина физических явлений, как и все, что происходило вокруг нас и внутри нас. С огромным интересом я читал в десятом классе лекции физика доктора Фейнмана, двухтомник, который мне подарил мой отец. Так что Милана Ашотовна досталась Валентину, а мне выпал сектор-приз с Алексеем Георгиевичем. Как говорил великий полководец Суворов: «Главное ввязаться в бой». Взяв билет, я очутился в родной стихии и на предложение получить бонусный балл при ответе без предварительной подготовки отреагировал утвердительно. В итоге – твердая пятерка. Валентин тоже получил положительную оценку от Миланы Ашотовны, уже не помню, какую, но труды были оплачены.

В лагере мы все уже втянулись в ритм армейской жизни, хоть и ходили строем в гражданской одежде. Привыкли рано вставать, бегать утром кросс мимо аудиторий, стекляшек-аквариумов. Аквариумами их называли из-за того, что это были летние веранды со стеклянными стенами. Утром приятная свежесть воздуха и щебет птиц напоминал деревенскую жизнь, но бодрый голос замкомвзводов: «Строиться, взвод!» – тут же возвращал нас в новую действительность. Замкомвзводов назначали из числа абитуриентов-солдат и сержантов, поступавших с нами на общих основаниях. И они, еще не поступив, все же чувствовали свою значимость и превосходство над салагами, своим видом говоря: сержант курсанту неровня.

Но пока вся эта новая реальность вызывала некий восторг, и с каждым экзаменом укреплялось желание стать полноценным настоящим курсантом прославленного училища, единственного в своем роде в Советском Союзе, ведь все остальные танковые училища были чисто командными, четырехгодичными. А здесь мы получали звание не просто лейтенанта, а лейтенант-инженера танковых войск. В Омске было подобие нашего училища, но его, даже с огромной натяжкой, нельзя было сравнить с киевским. В Киеве была огромная материально-техническая база, профессорско-преподавательский состав со множеством кандидатов и докторов наук, военно-научное общество с плотными связями в ведущих научно-исследовательских институтах страны. В Омске много лет спустя я был преподавателем на кафедре восстановления бронетанковой техники. На мой взгляд, это училище напоминало хорошую танковую дивизию, но совсем непохожую на нашу высокотехнологичную базу. Да, друзья, это правда.

Последующие экзамены в нашем палаточном лагере прошли относительно ровно, и, написав сочинение по русскому языку, мы все находились в ожидании приемной комиссии. Войдя в помещение, где располагалась приемная комиссия, я почувствовал некоторое волнение. Начальник училища – генерал-лейтенант танковых войск Колесников Михаил Федосеевич. Это был образ настоящего боевого генерала-танкиста. Мощная лысая голова, могучая шея, широченная спина, спокойный проникающий взгляд, – все это вызывало непроизвольное уважение и смирение. Он был ветераном Великой Отечественной войны и при этом занимался борьбой. За столами сидело еще несколько полковников. Один из них, самый длинный, как баскетболист, с хитрым лукавым взглядом задавал самые провокационные вопросы: про родителей, увлечения, место жительства. На последний вопрос я четко ответил: «Живу в Киеве, раньше в Дарницком районе, последние полгода на Оболони,» – после чего полковник расплылся в широкой улыбке и, похохатывая, сказал: «Так тебе надо медаль давать за освобождение Киева!» Действительно, в те времена Оболонь только начинала застраиваться. Там на фоне девяти- и шестнадцатиэтажек во всю свирепствовали песчаные бури. Пивной завод только закладывали, район был отдаленным и еще без должной, как сейчас говорят, инфраструктуры. Ну, медаль за освобождение Киева он мне так и не дал, но последний редут в виде приемной комиссии был пройден. Этот полковник Коваль, начальник политотдела училища, был еще та штучка – любитель подначек, провокаций. Там же после моего доклада: «Абитуриент Коваленко для представления приемной комиссии прибыл!» – он прищурился и произнес: «Вот моя фамилия, Коваль, – твердая, означает кузнец. Ковальчук – это подмастерье, помощник кузнеца, младший. А Коваленко – это вообще непонятно!»

Первое мое желание было после этих слов провести сокрушающий удар по его мясистому носу, но, сдержав электрический рефлекторный импульс, я сумел совладать с собой, понимая, что все мои труды и решения будут напрасны. Хотя мне тогда показалось, что правое плечо я немного отвел назад для молниеносного удара. Этот эпизод врезался навсегда. Ведь самое сложное в армии – это не физические нагрузки, которые я готов был сколько угодно переносить, а морально-психологическое давление начальника и командира, перед которым ты должен стоять смирно, внимая его умозаключениям.

Радостное известие о зачислении на первый курс легендарного училища сопровождалось приподнятым настроением