Крах атамана - Олег Георгиевич Петров

во 2-й участок городской милиции прибежал китайский подданный Ли-фу, проживающий по улице Сретенской в доме Горбачева. Китаец заявил, что к нему в квартиру пришли трое вооруженных милиционеров и, угрожая оружием, произвели ограбление, забрав все деньги, которые только были, и часы.

Утром следующего дня Сметанин, придя на работу, как обычно поинтересовался у дежурного происшествиями минувших вечера и ночи. В числе прочих оказалось и сообщение о грабеже на Сретенской.

Тут же Сметанин вызвал к себе старшего агента Александра Дружинина и младшего агента Василия Петрова. Через полчаса и Ли-Фу, и его компаньон Сун-Фун-Сян уже были доставлены в уголовный розыск. Их отвели в темную подвальную комнату, где Сметанин и Дружинин стали избивать китайцев, в основном стараясь ногами и рукоятками револьверов.

Но случилось так, что в отделении появился Фоменко, которого на работе в этот день, в связи с выездом в район, не ждали. Услышав вопли из подвала, Дмитрий Иванович спустился вниз. Картина, что говорится, предстала во всей красе. Был вызван врач, который засвидетельствовал побои, китайцев опросили и отпустили домой, а со Сметанина и Дружинина Фоменко потребовал объяснений, лично взявшись за немедленное служебное расследование. Подробности случившегося оказались самыми неприглядными

Оказывается, не было никакого ограбления китайцев. Еще до заявления Ли-фу, днём раньше, Сметанин получил сведения, что в квартире Ли-фу находится опиумокурильня. Сметанин взял с собой Дружинина и Петрова и, нагрянув к китайцу, устроил самочинный обыск, в ходе которого были обнаружены принадлежности для курения опия – трубки, лопаточки, банка с припеком опия.

Хозяин квартиры засуетился, сначала завуалированно, а потом в открытую предложил Сметанину взятку. Тот отказался, но так неуверенно, что это почувствовал и Ли-фу. Вскоре его обхаживания увенчались успехом. Однако китайца сразил аппетит «господина насяльника»: Сметанин потребовал 150 рублей золотом.

После долгого препирательства и клятвенных заверений китайцев, что такой суммы у них нет, Сметанин согласился на 150 рублей серебром, 6 рублей медью и приплюсовал к деньгам открытые черные часы с наручным браслетом. Однако пригрозил китайцам: де, должок за ними остается. На том и разошлись. Но китайцы, сообразив, что вымогательство может быть бесконечным, а вымогатели не из криминальной среды, – обратились в милицию. Попытка расправы с непокорными, учиненная Сметаниным и пресеченная Фоменко, поставила точку. Дмитрий Иванович подытожил расследование соответствующим постановлением о передаче всех материалов начальнику городской милиции для принятия решения.

Младшего агента Василия Петрова, как выполнявшего приказание помнача угро, наказали за самочинство в дисциплинарном порядке, а материалы на Сметанина и Дружинина были переданы в Нарполитсуд.

С горечью и возмущением в очередном приказе Фоменко писал:

«Несмотря на мои неоднократные распоряжения и запрещение производства обысков без постановлений, выданных мной на каждый в отдельности обыск, такое все же продолжаются. Категорически и последний раз приказываю: ни один обыск не должен быть произведен без моего на то постановления. К сотрудникам, нарушающим данный приказ, буду беспощаден.

Мною установлено, что несмотря на мои распоряжения о прекращении в корне тех инквизиторских замашек при производстве дознаний, таковые все же некоторыми из производящих дознание продолжаются. Предлагаю запомнить и уяснить всем сотрудникам угрозыска, что малейшее нарушение упомянутого в будущем повлечет за собой суровые последствия».

Тон начальника можно было понять. Книга приказов по Читинскому отделению уголовного розыска содержала примеры иные:

«Поступившая на приход по протоколу от 13 февраля с.г. предложенная взятка от кит. подданного Син-Чан-фа ст. агенту Бурлакову на предмет освобождения из-под стражи арестного помещения, 20 руб. золотом записать на приход в денежную кассу на канцелярские и хоз. расходы.

Поступившая на приход по протоколу от 16 февраля с. г. предложенная взятка в 20 руб. серебром ст. агенту Ашихмину гр-ном Любомирским как должок, записать на приход в денежную книгу на канц. и хоз. расходы.

Основание: резолюция нач-ка Читгорнармилиции от 21-II-22 г.».

Бойцов разыскал Сметанина, переставшего в отличие от Дружинина выходить на службу, не дожидаясь решения Нарполитсуда.

Петр Михайлович сидел дома, в маленькой кухонке и, грея на углях молоткообразный паяльник, лудил почерневшую кастрюлю.

– А, Иван, проходи, – глянул исподлобья Сметанин. – Не побрезговал со взяточником пообщаться…

– Не пойму я ничего, Петр Михайлович… Вы и это…

– А я и сам не пойму!

Бойцов непонимающе уставился на Сметанина.

– Что смотришь? Ей-богу, не пойму… Просто устал я, Иваныч, так жить, – обвел он глазами убогую кухню. – При всей этой чехарде… Ведь, почитай, уже пять лет ей стукнуло! Что я был в старой полиции, в старом сыске? А был я человеком! И получал не гроши, а достойное жалованье! Что осталось теперь? Кто я есть? Нищета, голь перекатная… А иной, Иван, за раз к торговцу опием несет твою или мою месячную получку. Посмотри вокруг! Сколь сытых, для которых срубить деньгу, да такую, что ты и за год не увидишь, – пара пустяков! И развеять по ветру! А придет им в голову поделиться? Смешно? Не смешно. А почему только им всё это? Я что, прокаженным родился?! Надоело… Выть хочется. Устал я, Иван… Кабы не это…

Сметанин тяжело опустил лысеющую голову.

– Кончился, Иван, сыскарь… Помнишь, как говорил-поучал, мол, последнее это дело – из подозреваемых признания выколачивать? А сам-то, ишь… Чтобы правду скрыть… Бил… Кончился я, Иван! Уходи… Сочувствия не хочу, да и недостоин. Уходи, не трави душу!.. И дай тебе Бог, как я, от нищеты не сломаться…

Бойцову было жалко Сметанина. Но и оправдания ему найти не мог. На общем фоне нищенским довольствие сотрудников милиции назвать было нельзя. Получали денежное содержание госслужащего, рабочий паек, обмундирование.

Понятное дело, для многодетной семьи, как у Бойцова, это капля в море, но все равно уже не бедствовали так, как до его устройства на службу. Шестеро ртов накормить – дело нешуточное, кому как не ему, Бойцову, известное. Перед Сметаниным такой проблемы не стояло, поэтому и заботой о домочадцах объяснить его преступное самоуправство было невозможно. Да и может ли это быть оправданием? Неправедно нажитое, преступлением добытое отнять у преступника и в собственный карман затолкать – такое же точно преступление, как ни оправдывай. Робингудство только снаружи лаковую оболочку имеет, а по сути – было и есть насилие, самоуправство и произвол. И как любая вседозволенность – кружит голову, туманит, превращая «благородного» разбойника в разбойника обыкновенного. Да и кто это выдумал, про благородного разбойника?..

Не мог, как Сметанин, Бойцов разделить тех, кого они призваны защищать от преступников, на чистых и нечистых. Не получалось. Где эта грань? И что же, если узнал бы, что перед тобой преступник, набивший мошну на темных делишках, так грабь в отместку,