Александр Дюма - Двадцать лет спустя (часть вторая)

— Да, ваше величество, — ответил коадъютор, — я хочу попросить вас хорошенько подумать, прежде чем развязывать гражданскую войну в королевстве.

Королева повернулась к нему спиной, и смех кругом возобновился.

Коадъютор поклонился и вышел, бросив на кардинала, не сводившего с него глаз, один из тех взглядов, которые так хорошо понимают смертельные враги. Взгляд этот пронзил насквозь Мазарини; почувствовав, что это объявление войны, он схватил д’Артаньяна за руку и шепнул ему:

— В случае надобности вы, конечно, узнаете этого человека, который только что вышел, не правда ли?

— Да, монсеньор, — отвечал тот.

Затем, в свою очередь, д’Артаньян обернулся к Портосу.

— Черт возьми, — сказал он, — дело портится. Не люблю ссор между духовными лицами.

Гонди между тем шел по залам дворца, раздавая по пути благословения и чувствуя злую радость от того, что даже слуги его врагов преклоняют перед ним колени.

— О, — прошептал он, перешагнув порог дворца, — неблагодарный, вероломный и трусливый двор! Завтра ты у меня по-другому засмеешься.

Вернувшись домой, коадъютор узнал от слуг, что его ожидает какой-то молодой человек. Он спросил, как зовут этого человека, и вздрогнул от радости, услышав имя Лувьера.

Поспешно пройдя к себе в кабинет, он действительно застал там сына Бруселя, который после схватки с гренадерами был весь в крови и до сих пор не мог прийти в себя от ярости. Единственная мера предосторожности, которую он принял, идя в архиепископский дом, заключалась в том, что он оставил свое ружье у одного из друзей.

Коадъютор подошел к нему и протянул ему руку. Молодой человек взглянул на него так, словно хотел прочесть в его душе.

— Дорогой господин Лувьер, — сказал коадъютор, — поверьте, что я принимаю действительное участие в постигшей вас беде.

— Это правда? Вы говорите серьезно? — спросил Лувьер.

— От чистого сердца, — отвечал Гонди.

— В таком случае, монсеньор, пора перейти от слов к делу: монсеньор, если вы пожелаете, через три дня мой отец будет выпущен из тюрьмы, а через полгода вы будете кардиналом.

Коадъютор вздрогнул.

— Будем говорить прямо, — продолжал Лувьер, — и откроем наши карты. Из одного лишь христианского милосердия не раздают в течение полугода тридцать тысяч экю милостыни, как это сделали вы: это было бы уж чересчур бескорыстно. Вы честолюбивы, и это понятно: вы человек выдающийся и знаете себе цену. Что касается меня, то я ненавижу двор и в настоящую минуту желаю одного — отомстить. Поднимите духовенство и народ, которые в ваших руках, а я подниму парламент и буржуазию. С этими четырьмя стихиями мы в неделю овладеем Парижем, и тогда, поверьте мне, господин коадъютор, двор из страха сделает то, чего не хочет сделать теперь по доброй воле.

Коадъютор, в свою очередь, пристально посмотрел на Лувьера.

— Но, господин Лувьер, ведь это значит, что вы просто-напросто предлагаете мне затеять гражданскую войну?

— Вы сами подготовляете ее уже давно, монсеньор, и случай для вас только кстати.

— Хорошо, — сказал коадъютор, — но вы понимаете, что над этим еще надо хорошенько подумать?

— Сколько часов требуется вам для этого?

— Двенадцать часов, сударь. Это не слишком много.

— Сейчас полдень; в полночь я буду у вас.

— Если меня еще не будет дома, подождите.

— Отлично. До полуночи, монсеньор.

— До полуночи, дорогой господин Лувьер.

Оставшись один, Гонди вызвал к себе всех приходских священников, с которыми был знаком лично. Через два часа у него собралось тридцать священников из самых многолюдных, а следовательно, и самых беспокойных приходов Парижа. Гонди рассказал им о нанесенном ему в Пале-Рояле оскорблении и передал им все шутки, которые позволили себе Ботен, граф де Вильруа и маршал де Ла Мельере. Священники спросили его, что им надлежит делать.

— Это просто, — сказал коадъютор. — Вы, как духовный отец, имеете влияние на ваших прихожан. Искорените в них этот несчастный предрассудок — страх и почтение к королевской власти; доказывайте вашей пастве, что королева — тиран, и повторяйте это до тех пор, пока не убедите их, что все беды Франции происходят из-за Мазарини, ее соблазнителя и любовника. Принимайтесь за дело сегодня же, немедленно и через три дня сообщите мне результаты. Впрочем, если кто-нибудь из вас может дать мне хороший совет, то пусть останется, я с удовольствием послушаю.

Остались три священника: приходов Сен-Мерри, Святого Сульпиция и Святого Евстафия. Остальные удалились.

— Значит, вы думаете оказать мне более существенную помощь, чем ваши собратья? — спросил Гонди у оставшихся.

— Мы надеемся, — отвечали те.

— Хорошо, господин кюре Сен-Мерри, начинайте вы.

— Монсеньор, в моем квартале проживает один человек, который может быть вам весьма полезен.

— Кто такой?

— Торговец с улицы Менял, имеющий огромное влияние на мелких торговцев своего квартала.

— Как его зовут?

— Планше. Недель шесть тому назад он один устроил целый бунт, а затем исчез, так как его искали, чтобы повесить.

— И вы его отыщете?

— Надеюсь; я не думаю, чтобы его схватили. Я духовник его жены, и если она знает, где он, то и я узнаю.

— Хорошо, господин кюре, поищите этого человека, и если найдете, приведите ко мне.

— В котором часу, монсеньор?

— В шесть часов вам удобно?

— Мы будем у вас в шесть часов, монсеньор.

— Идите же, дорогой кюре, идите, и да поможет вам бог.

Кюре вышел.

— А вы что скажете? — обратился Гонди к кюре Святого Сульпиция.

— Я, монсеньор, — отвечал тот, — знаю человека, который оказал большие услуги одному очень популярному вельможе; из него выйдет отличный предводитель бунтовщиков, и я могу его вам представить.

— Как зовут этого человека?

— Граф Рошфор.

— Я тоже знаю его. К несчастью, его нет в Париже.

— Монсеньор, он живет в Париже, на улице Кассет.

— С каких пор?

— Уже три дня.

— Почему он не явился ко мне?

— Ему сказали… простите, монсеньор…

— Заранее прощаю, говорите.

— Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора.

Гонди закусил губу.

— Его обманули, — сказал он. — Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю.

Второй кюре вышел.

— Теперь ваша очередь, — сказал коадъютор, обращаясь к последнему оставшемуся. — Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие?