Джеймс Клавелл - Тай-Пэн

– Малярия?

– Нет. Какая-то особенная нутряная хворь, приключившаяся с ней в Макао. Все это очень странно. Джордж вчера получил письмо от матери-настоятельницы католического ордена сестер-утешительниц. Бедняга переживает смертельно! Разве можно доверять этим паписткам.

– Что пишет мать-настоятельница?

– Только то, что она сочла своим долгом оповестить о болезни ближайших родственников Мэри. И что Мэри попросила ее написать Джорджу.

Струан нахмурился.

– Почему, черт побери, она не пошла в больницу к нашим миссионерам? И почему ничего не сообщила Горацио?

– Не знаю.

– Ты рассказал Горацио об этом?

– Нет.

– Как ты думаешь, а Глессинг стал бы это делать?

– Сомневаюсь. Похоже, они друг друга теперь вообще не выносят.

– Тебе лучше отправиться с Броками и выяснить, что с ней.

– Я подумал, что ты, наверное, захочешь получить вести из первых рук, поэтому я вчера отправил туда с лоркой сына Варгаша – Иезуша. Бедный Джордж не добился у Лонгстаффа увольнительной, так что я решил заодно помочь и ему тоже.

Струан налил им еще чаю и посмотрел на Кулума с новым уважением.

– Молодец.

– Ну, я же знаю, что она почти твоя воспитанница.

– Это верно.

– Кроме этого, остается, пожалуй, упомянуть лишь то, что несколько дней назад было проведено расследование того происшествия с великим князем. Суд присяжных решил, что это был несчастный случай.

– А сам ты как думаешь?

– Ну, конечно. А ты разве думаешь иначе?

– Ты навещал Сергеева?

– По меньшей мере один раз в день. Он, разумеется, присутствовал на дознании, и... и говорил про тебя много хорошего. Как ты помог ему, спас ему жизнь и все такое. Сергеев никого не стал винить и заявил, что написал об этом в своем донесении государю. Он объявил при всех, что считает себя обязанным тебе жизнью. Скиннер подготовил специальный выпуск «Ориэнтл Тайме», посвященный расследованию. Я сохранил его для тебя. – Кулум протянул отцу газету. – Не удивлюсь, если ты удостоишься высочайшей благодарности от самого царя.

– Как Сергеев себя чувствует?

– Он уже ходит, но нога в бедре пока не сгибается. Мне кажется, он очень страдает, хотя я ни разу не слышал от него ни одной жалобы. Он говорит, что не сможет больше ездить верхом.

– Но чувствует он себя хорошо?

– Настолько хорошо, насколько может чувствовать себя человек, который безумно, страстно любит верховую езду.

Струан подошел к буфету и налил два бокала шерри. Мальчик изменился, подумал он. Да, очень изменился. Я горжусь своим сыном.

Кулум принял бокал, его отрешенный взгляд опустился на вино и застыл.

– Твое здоровье, Кулум. Ты справился прекрасно.

– Твое здоровье, отец. – Кулум специально выбрал это слово.

– Спасибо.

– Не благодари меня. Я хочу быть Тай-Пэном «Благородного Дома». Очень хочу. Но я не желаю торопить тот день, когда смогу надеть ботинки покойника.

– Я никогда так и не думал, – резко заметил Струан.

– Да, но я всерьез рассматривал такой вариант. И теперь я доподлинно знаю, что эта мысль мне не по душе.

Как, спросил себя Струан, мог мой сын сказать такое вслух и с таким спокойствием.

– Ты сильно переменился за последние несколько недель.

– Наверное, я начинаю узнавать себя. Это главным образом заслуга Тесс... ну и то, что я остался один на эти семь дней. Я вдруг понял, что пока не готов остаться один.

– А Горт разделяет твое мнение о ботинках покойника?

– Я не могу отвечать за Горта, Тай-Пэн. Я отвечаю только за себя. Я знаю лишь то, что ты в большинстве случаев оказываешься прав, что я люблю Тесс и что ты идешь против всего, во что веришь, чтобы помочь мне.

Струану вновь вспомнились слова Сары.

Он задумчиво поднес к губам свой бокал с шерри.

Роджеру Блору на вид было лет двадцать с небольшим; его лицо выдавало огромное нервное напряжение, глаза смотрели настороженно. Одет он был в дорогой костюм, но материя кое-где протерлась до ниток; и его невысокая фигура выглядела сильно исхудалой. У него были темно-русые волосы и голубые глаза, в которых читалась глубокая усталость.

– Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Блор, – предложил Струан. – Я хочу знать, чем вызвана вся эта таинственность. И почему вы непременно решили говорить со мной наедине?

Блор остался стоять.

– Вы Дирк Локлин Струан, сэр?

Струан был удивлен. Лишь очень немногим было известно его второе имя.

– Да. А кем могли бы оказаться вы сами?

Ни лицо, ни имя молодого человека ничего не говорили Струану. Но выговор у него был правильный – Итон, Харроу или Чартерхаус[19].

– Могу я взглянуть на вашу левую ногу, сэр? – вежливо спросил юноша.

– Смерть господня! Ах ты, нахальный щенок! Давай выкладывай, что у тебя есть, или убирайся отсюда!

– Ваше раздражение совершенно оправдано, мистер Струан. Пятьдесят против одного, что вы действительно Тай-Пэн. Даже сто против одного. Но я должен быть уверен, что вы тот человек, за которого себя выдаете.

– Зачем?

– Затем, что я имею информацию для Дирка Локлина Струана, Тай-Пэна. «Благородного Дома», чья левая ступня наполовину срезана пулей, – информацию огромной важности.

– От кого?

– От моего отца.

– Мне не знакомо ни ваше имя, ни имя вашего отца, а, видит Бог, у меня хорошая память на имена!

– Роджер Блор не мое имя, сэр. Это всего лишь псевдоним, взятый мною для безопасности. Мой отец – член парламента. Я почти уверен, что вы Тай-Пэн. Но прежде чем я передам вам его информацию, я должен быть уверен абсолютно.

Струан вытащил кинжал из-за правого голенища и поднял левый сапог.

– Снимай, – произнес он с угрозой. – И если твоя информация не окажется «огромной важности», я распишусь на твоем лбу вот этим пером.

– Тогда, я полагаю, я ставлю на карту свою жизнь. Жизнь за жизнь.

Он стянул сапог, облегченно вздохнул и бессильно опустился на стул.

– Меня зовут Ричард Кросс. Мой отец – сэр Чарльз Кросс, член парламента от Чалфонг Сэйнт Джайлса.

Струан встречался с сэром Чарльзом дважды, несколько лет назад. В то время сэр Чарльз был мелким деревенским сквайром без всяких средств. Горячий поборник свободной торговли, он понимал важность торговли с Азией и пользовался уважением в парламенте. Все эти годы Струан поддерживал его деньгами и ни разу не пожалел об этом. Речь, должно быть, пойдет о ратификации, нетерпеливо подумал он.

– Почему ты сразу этого не сказал?

Кросс устало потер глаза.

– Простите, могу я попросить у вас чего-нибудь выпить?