Энтони Хоуп - Приятель фаворитки

– Без всякого сомнения, ваше величество, – ответил я.

– Король представляет собою совесть подданного, – сказал король.

– Что же тогда будет совестью для короля? – спросил герцог Монмут.

– Сознание того зла, какое он может принести, если не будет осторожен.

Герцог Джеймс Монмут понял замечание и принял его очень мило, нагнувшись, поцеловал руку отца.

– Трудно служить двум господам, мистер Дэл, – снова обратился ко мне король.

– Ваше величество – мой единственный господин, – начал было я, но король весело перебил меня восклицанием:

– А все-таки хотел бы я взглянуть в то время на своего братца!

– Позвольте Дэлу служить мне, – воскликнул герцог Джеймс. – Ведь я-то глубоко предан и этим свободам, и реформатской церкви.

– Это я знаю, знаю, Джеймс, – согласился король, – но очень печально, что ты говоришь так, как будто не предан им твой дядя, – и он лукаво улыбнулся молодому герцогу.

Тот вспыхнул до ушей, а затем, оправившись, спросил:

– Так что мистер Дэл может ехать со мною в Дувр?

Мое сердце замерло. Все только и говорили о веселье, предстоявшем в Дувре, и о скуке в Лондоне, когда король уедет встречать герцогиню Орлеанскую. Мне пламенно хотелось ехать туда, и я надеялся только на покровительство Дарелла; но – увы! – оно теперь было потеряно для меня. Я тревожно следил за выражением королевского лица. Казалось, эта просьба чем-то позабавила короля; он стал гладить свою собачку, желая скрыть веселую улыбку, и спросил:

– Почему же нет? И в Дувре мистер Дэл может так же служить и тебе, и мне, и своим принципам не хуже, чем в Лондоне.

Я склонился на колено и поцеловал руку короля, а потом и руку его сына, принявшего это выражение преданности очень милостиво.

Король смотрел на нас обоих задумчивым взглядом.

– А теперь идите, мальчуганы, – сказал он, точно мы были школьниками из городской школы, – оба вы еще зелены и глупы. Пользуйтесь своей молодостью, и да хранит вас Бог!

Он с доброй и усталой улыбкой откинулся на спинку кресла и снова стал ласкать свою собачку. Несмотря на все, что я знал о нем, мое сердце стремилось к нему, и, преклонив колено, я с глубоким чувством сказал:

– Да хранит Господь ваше величество!

– Господь всемогущ, – грустно заметил он. – Благодарю вас, мистер Дэл.

Отпущенные королем, мы оба отошли от него, и я хотел откланяться герцогу, но он обернулся ко мне и с улыбкой произнес:

– Королева посылает навстречу герцогине Орлеанской одну из фрейлин.

– Конечно, ваше высочество, как оно и следует.

– И герцогиня тоже. Если бы вам пришлось выбирать среди фрейлин герцогини – конечно, ни один разумный малый не выбрал бы из фрейлин королевы, – кого бы выбрали вы, мистер Дэл?

– Не мне это решать, ваше высочество, – ответил я.

– Ну, а я выбрал бы Барбару Кинтон, – и герцог Джеймс, громко рассмеявшись, последовал за дамой, бросившей ему кокетливый взгляд.

Оставшись один в прекрасном настроении, которого не испортила последняя шутка герцога, я стал осматриваться кругом. На сцене началось представление, но никто не обращал на него внимания. Все ходили взад и вперед, говорили, спорили, флиртовали. Вот прошел блистающий нарядом герцог Букингэмский. Герцог Йоркский проследовал с Гудльстоном, не ответив на мой поклон. За ними прошел Клиффорд, небрежно кивнувший мне головой. Минуту спустя около меня оказался Дарелл. Очевидно, его недовольство мною улеглось; он с комическим отчаянием всплеснул руками:

– Симон, Симон! Чем я могу вам помочь? Придется мне ехать в Дувр без вас, мой друг. Не могли вы придержать свой язык?

– Он не сделал мне никакого вреда, – спокойно сказал я, – и в Дувр вы поедете со мною.

– Как так? – удивленно воскликнул он.

– Разве только герцог Монмут и лорд Арлингтон поедут врозь.

– Герцог Монмут? Причем тут он?

– Я поступил к нему на службу, – гордо ответил я, – и поеду с ним в Дувр встречать герцогиню Орлеанскую.

– Это каким образом? Как это могло случиться?

Я смотрел на него, удивляясь его возбуждению, и, смеясь, ответил, что я понятлив и принял к сведению полученный урок.

– Про какой урок вы говорите? – в недоумении спросил Дарелл.

– Придерживать свой язык. Пусть тот, кто очень интересуется причиной покровительства мне его высочества, обратится за сведениями к нему самому.

Мой собеседник принужденно рассмеялся и сказал:

– Да, вы действительно понятливы, Симон.

VIII

БЕЗУМИЕ И МЕЧТЫ

Когда занавес опустился и представление кончилось, веселая толпа рассеялась, и я отправился домой. После нашего разговора Дарелл резко отошел от меня, и больше я не видел его; пришлось мне идти одному. Но мои мысли были очень заняты, и я не скучал. Даже для непосвященного в придворные интриги новичка было ясно, что эта поездка в Дувр имела гораздо большее значение, чем простая встреча сестры короля. Мое любопытство было возбуждено, и мне сильно хотелось знать истинное значение этой комедии, в которой и мне пришлось играть хотя и скромную роль. Больше всего я был доволен тем, что если Барбара Кинтон едет в Дувр, то и я еду туда же. Мне было несколько трудно разобраться в своих чувствах. Я уверял себя, что мне будет приятно, быть может, быть полезным дочери друга моего отца. Как бы скромно ни было его положение, преданный друг всегда может пригодиться. Кроме того, какой-то инстинкт подсказывал мне, что в таком обществе, которое соберется в Дувре, защита легко может оказаться нужной для молодой девушки: недавнее поведение моего нового господина только что доказало мне это. А Кэрфорд, должно быть, был вовсе не ревнивым поклонником. Я не принадлежал к поклонникам Барбары – вся моя жизнь была поглощена другой несчастной любовью, но мне было отрадно подумать, что глаза, смотревшие на меня сегодня насмешливо, могут обратиться ко мне в ожидании защиты и помощи. Эта мысль возвышала меня в своих собственных глазах, и, подойдя к дому, я постучал в дверь своей тростью с таким чувством, как будто я был сам герцог Монмут, а не один из его свиты.

Как ни громок был мой стук, он не вызвал немедленного ответа. Я постучал снова, и в коридоре послышались шаги. Мой ворчливый слуга наконец проснулся и шел с обычным своим брюзжанием, но не с бранью (он никогда не бранился, считая это грехом), а, вероятно, с подавляемой зевотой. Однако Джон открыл дверь с глазами, горевшими ярким блеском; он, как видно, еще не ложился, его одежда была в порядке, а в моей гостиной горел яркий огонь. В довершение оттуда слышался гнусливый знакомый голос, громко и в нос распевавший псалом. Я не давал обета против брани, как мой слуга, и с громким ругательством, заставившим Джона в ужасе поднять к небу глаза, оттолкнул его и бросился в гостиную. Звучное «аминь» вылетело мне навстречу, и предо мною оказался бледный и тощий, но спокойный Финеас Тэт.