Михаил Рапов - Зори над Русью

— Полно врать, пропадет у вас, как же! — угрюмо возразил Иван.

Старики, как по команде, хлопнули себя по коленям.

— Он еще не верит! Вон Абдуллу–хана убили на охоте, теперь долг с него где получать? В раю? Мамай, велев хана прикончить, о нас не вспомнил, хан помирал — радовался, что долга ему не платить, а нам убыток, и не малый.

— С вами свяжись, в самом деле смерти обрадуешься! Полно вам прибедняться, есть у вас деньги.

— Как деньгам не быть, только не про тебя. Тебе мы уже шесть тысящ дали.

— Ну, дали вы только пять, а на шесть кабальную запись сделали.

— А лихва на что? Да с тебя не то что с лихвой, а и своих денег не получишь. Ишь пришел! Дай еще!

— Получите и лихву возьмете.

— Ой ли!

Иван понял: «Так мы будем препираться, и денег они не дадут. А деньги нужны дозарезу, ибо Дмитрий Иванович задарил и Мамая, и хана, и мурз. Того гляди, он ярлык получит. Деньги нужны, а смирением ростовщиков не разжалобишь».

Ступив пыльным сапогом прямо на ковер, княжич сказал:

— Все получите сполна. Аль вы не слыхали, что отец мой, князь Михайло Александрович, походом на Волгу пошел?

— Слыхали! Пошел князь Кострому грабить, да не дошел, вспять повернул. От такого похода корысти не жди.

— Пусть отец до Костромы не дошел, а потом что было, знаете? Град Мологу он взял и огнем пожег. Углече Поле [267] взял, пожег. Бежецкий Верх [268] повоевал и боярина Никифора Лыча в сем граде наместником посадил.

Иван видел, как дрогнули, расплылись в льстивых улыбках лица ростовщиков, понял: «Весть о победах отца для них новость». Княжич и сам не заметил, когда обеими ногами стал на ковер. Заговорил с пауками твердо:

— Три тысящи рублев серебра нужны мне! Пошевеливайтесь! Хватит меня мытарить!

Старики поднялись с ковра, старший ответил:

— Через два дня из Рязани приедет наш человек. Ежели правда, что ты говоришь…

— Правда, не сомневайся! — перебил его Иван, но ростовщик еще раз повторил:

— Ежели правда, что ты сказал о победах князя Тверского, будут тебе три тысящи, а запишем четыре, чтоб, значит, за тобой было ровно десять тысящ серебра, еже есть тьма.

— За три тысящи ты четыре спрашиваешь. Побойся Аллаха, старик. Ведь это гребеж!

— Истинно грабеж, но и ты, княжич, платить будешь тем серебром, что твой отец Михайл–князь в повоеванных городах награбил. Значит, так на так! Значит, за тобой серебра тьма рублев.

21. «СИНИЦА В РУКИ»

В намокшие, обвисшие полотнища шатра стучал дождь. В шатре, тяжело опершись локтями о стол, ссутулясь, сидел князь Дмитрий. Перед ним лежал развернутый свиток — письмо попа Митяя, но князь забыл о нем, слушая частый перестук капель. Думал он невеселую думу: «Все лето до осенних дождей просидел в Орде, просидел без толку. Даров роздал не счесть, а ярлыка Мамай не дает…» Мысль трепыхалась бессильно: «Не дает! Не дает!»

Дмитрий Иванович поднялся, задел головой мокрый свод шатра, понурился, сказал вслух, убеждая самого себя:

— И не даст!

Трудно и горько было подумать, что придется уехать из Орды удельным князем, и совсем нестерпимой была мысль, что Мамай задумал отдать великое княжение врагу — князю Михайле. Весь поход в Орду показался ошибкой.

«Сидел здесь, разорялся, а дома, на Руси, тем временем князь Михайло разбойничал, да леса горели, да люди бедовали. Вот и поп Митяй то же пишет…»

Дмитрий Иванович опять опустился на скамью, взял свиток.

«…Мгла стояла по ряду два месяца, — читал князь, с трудом разбирая полуустав письма. — Столь велика мгла была, яко за две сажени перед собой не видно было человека в лицо, а птицы по аеру не видяху летати, а падоху на землю с воздуха».

Князь вздохнул. «Знает поп, что книгам я учен мало, а не может без того, чтоб свою премудрость не показать. Он, вишь, по–русски не может, на греческий сбивается, ввернул словечко «аер». Дмитрий опять повел пальцем по строке:

«Ныне жито на Руси дорого, лето было сухо, жита посохли…»

Отбросив свиток, князь снова задумался, меж густых бровей обозначилась острая морщина.

«Домой! Скорее домой! Довольно вымаливать в Орде ярлык! На Руси мечом надо принудить князя Михайлу отказаться от великого княжения. На Руси недород, а станет Михайло великим князем, он на то не поглядит, заплатит Мамаю дани сверх меры. Серебра не хватит — рабами доплатит, обессилит, обезлюдит всю Русь!»

Поднялся рывком, сжал кулаки. Постоял, похмурился, потом, глубоко вздохнув, распустил морщину на лбу, позвал:

— Эй! Кто там на страже?

Вошел Фома, накрытый мокрым мешком. Князь вскинул на него глаза, спросил гневно:

— Ты на страже у моего шатра аль в огороде чучелом? Вырядился!

— Так ведь дождь, княже, а под мешком не мочит.

— Скинь. Татары, глядя на тебя, подумают: «Совсем обеднел Московский князь».

— Да никого вокруг нет, — стоял на своем Фома.

— Говорю скинь! Да позови ко мне Захара Тютчева.

— Опять к Мамаю пойдешь? — Вздохнул Фома, стаскивая с головы мешок.

Князь не ответил, отвернулся. Поглядев на широкую спину Дмитрия Ивановича, Фома сказал сочувственно:

— Опять дары жадному волку понесешь?

Князь круто повернулся, по всему видно — сейчас так крикнет, что… Нет, сдержался, сказал ровным голосом:

— Хватит! Отныне Мамаю беличьей шкурки, молью траченной, не дам. Да что там шкурки — пол–ушка не дам.

— Аль в самом деле обеднел, княже? Вот беда–то. Вчерась Ивана, княжича Михайлова, повелением Мамая в узы взяли, а ныне ты…

Дмитрий быстро спросил:

— За что взяли Ивана?

— По навету ростовщиков. Он им, сказывают, тьму рублев задолжал.

Мгновение лицо Дмитрия оставалось напряженным, хмурым, потом из глубины глаз брызнула радость. Князь хлопнул всей пятерней по столу.

— Ну, Фомка, в самое время ты эту весть принес! Знаю теперь, как говорить с Мамаем! Иди скорей, ищи Тютчева.

— Сыскать его не мудрено, он в соседнем шатре сидит, — ответил Фома, выходя из шатра.

Когда Тютчев вошел к князю, тот стоял у стола. Не дав Захару и рта раскрыть, приказал:

— Иди к Мамаю, скажи: князь великий Московский, Володимирский и всея Руси, так и скажи — всея Руси, бьет челом и просит допустить перед очи эмира для беседы с глазу на глаз. Скажешь: князь просит допустить в сей же час…

Мамай, выслушав Тютчева, даже бровью не повел, ответил благосклонным кивком:

— Пусть придет.

Едва Захар ушел, Мамай выслал всех из юрты и, сразу растеряв важность, принялся гадать: