Понсон дю Террайль - Грешница

— Я уверен, однако, — заметил Фернан, — что вы что-то скрываете от меня.

Тюркуаза молчала.

— Женни! — вскрикнул молодой безумец, опускаясь перед ней на колени. — Вы плачете!

Она отвернулась от него. На ее ресницах блестели слезинки.

— Вы ошибаетесь, — прошептала она, — со мной ничего.

— Вы грустны, вздыхаете, плачете, что все это значит… или я не ваш друг?

Тюркуаза не отвечала и залилась слезами.

— Вы ничего не можете сделать, — наконец сказала она.

— Я?.. Я не могу ничего сделать?

— Нет.

— Но что же значат эти слезы?

— Нет, нет, — шептала она, — это положительно невозможно.

Фернан стоял перед ней на коленях и страстно целовал ее руки.

— Женни, — шептал он, — ответьте мне только на один вопрос…

Она молча кивнула головой.

— Вы страдаете?

— Может быть!..

— В таком случае скажите мне, что я должен сделать… и я, не расспрашивая вас ни о чем, сделаю все, что только нужно…

— Вы клянетесь мне в этом?

— Клянусь.

Она радостно вскрикнула и прошептала:

— О, какой ты благородный и добрый, Фернан, я буду любить тебя всю свею жизнь…

Но при этом она опять стала как бы колебаться.

— Ну что же мне делать, говорите скорей? — настаивал Фернан.

— Вот что… мне нужно спасти одного моего родственника, — наконец выговорила она, как бы преодолевая себя…

— Глупенькая! — заметил, засмеявшись, Фернан. — Вам, верно, надо денег?

Она закрыла свое лицо руками и ничего не отвечала. Фернан протянул ей руку.

— Глупенькая! — повторил он. — И ты плачешь из-за таких пустяков? Из-за денег? Говори скорее, сколько тебе надо денег, чтобы спасти твоего родственника?

— Огромную сумму…

— Но какую же?

— Пятьдесят тысяч франков, — простонала она жалобно.

Фернан так и расхохотался.

— Это такие пустяки! — сказал он. — Я дам тебе сейчас записку к своему банкиру…

— Нет, — прошептала она, — мне этого не нужно.

— Тебе не надо пятидесяти тысяч франков?

— Надо…

— Ну, так дай мне перо…

— Вы дали мне клятву не расспрашивать меня?..

— Я еще раз повторяю свою клятву.

— Ну, так слушайте же меня — — мне не надо записки на пятьдесят тысяч франков.

— А что же надо?

— Просто акцептировать на эту сумму векселей…

— Но…

— Я не могу вам больше ничего сказать… не спрашивайте меня, зачем это…

— Ну, где же твои векселя?

— Я сейчас принесу их… подождите меня здесь несколько минут, — сказала она и проворно выбежала из комнаты.

Она улыбнулась ему при этом так, что он потерял и последние остатки своего благоразумия.

Гостиная уже не была освещена так, как перед обедом, и только топившийся камин слабо освещал окружавшие предметы. Около камина сидел человек, закутанный в широкий плащ, в котором при полусвете, царствовавшем вокруг него, с трудом можно бы было узнать сэра Вильямса.

Тюркуаза положила ему на плечо руку, наклонилась к нему и шепнула:

— Дайте векселя, он теперь готов на все. Негодяй открыл свой бумажник и подал ей пять гербовых бумажек.

— Вот, — сказал он, — когда будут подписаны, ты принесешь мне их обратно.

— Хорошо… а потом?

— Черт возьми! Потом ты воротишься к нему, чтобы разыграть и остальную часть этой комедии.

— Скажите лучше, трагедии, — прошептала Тюркуаза дрожащим голосом.

— Ну, ну, — пробормотал подлый Андреа, — а ведь, право, будет очень интересно посмотреть на драку этих людей, которые будут резаться на ножах… Леон — Геркулес, и если только де Камбольх дал ему надлежащий урок, то он в десять минут убьет Фернана.

— Боже! — прошептала Тюркуаза. — Что же будет тогда со мною?

— Во-первых, ты — спрячешься в своей уборной.

— А потом… он тоже убьет меня!

— Нет, потому что к тебе скоро придут на помощь..

— Ну, а последствия этой истории?

— Тебя арестуют, конечно, будут допрашивать, а потом будет совершенно ясно для всех, что у тебя зарезались два человека из-за одной только ревности… вот и все. Репутация твоя — несколько пострадает, но тебя опять скоро выпустят, а вследствие этого ты попадешь в большую моду у всех ослов и сумасшедших.

— Ах! — прошептала Тюркуаза. — Это ужасно, и я положительно не хочу.

— Полно, не глупи… ты знаешь, что у тебя выбора нет, — холодно ответил он.

Тюркуаза замолчала; она была убеждена, что сэр Вильямс убьет ее, если только она вздумает отказаться быть его сообщницей.

Она взяла векселя и вошла в будуар, где ждал ее Фернан.

Роше был пьян — вокруг него все вертелось, и хотя будуар был освещен только одной свечкой, но ему казалось, что их стоят десятки.

Впрочем, нужно здесь заметить, что в ожидании этой страшной драмы, подготовленной подлым Андреа, камин в будуаре не был затоплен, так что если бы пришлось задуть свечу, то вся комната осталась бы во мраке.

Тюркуаза положила перед Фернаном пять векселей, которые тот хотя и с большим трудом, но все-таки подписал.

Тогда Тюркуаза крепко пожала его руку и прошептала: «Благодарю тебя, мой милый друг, за того, кого ты спасаешь этим!»

Она взяла векселя, воротилась в гостиную и подала их сэру Вильямсу, который взял их и спокойно сложил.

— Хорошо, — заметил он, — теперь отправляйся, человек с ножом скоро придет.

Тюркуаза воротилась в будуар, а Андреа вынул бумажник, чтобы положить в него добытые векселя… но он вдруг задрожал, потому что ему послышалось сзади человеческое дыхание.

Он обернулся…

Потухавшее пламя бросало вокруг себя слабый свет; но тем не менее низкий негодяй заметил в двух шагах от себя неподвижную тень — а" наверху этой тени две блестящие точки, светившиеся во мраке, как глаза тигра.

Неужели в эту минуту к Фернану явился спаситель?

Вернемся назад.

Мы, вероятно, помним, что когда Тюркуаза уехала в Париж, то Рокамболь и Вантюр возвратились назад в харчевню.

— Черт побери! — ворчал импровизированный трактирщик. — Пусть меня лучше повесят, если я только хоть что-нибудь понимаю из всего этого.

Рокамболь расхохотался.

— Почтеннейший, — проговорил он, — человек никогда не может знать всего и всего понимать, но, пожалуй, я тебе объясню, почему этот болван, перед которым мы разыгрывали всю эту штуку, может слышать — но не может двигаться и говорить.

— Я не верю в колдунов, — заметил скептически трактирщик.

— Вы никогда не были в Америке, Вантюр? — спросил Рокамболь.

— Никогда.

— Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.

Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха.