Михаил Громов - В небе и на земле

Окна нашего общежития выходили во двор, в котором мы проходили строевую подготовку и занимались гимнастическими упражнениями. Рядом с нашей спальней была комната фельдфебеля, в которую он проходил только через нашу. После того, как все были в кроватях, Субботин проходил к себе. У него было ещё два помощника, которые не спускали с нас глаз в течение целого дня. Но как ни строги они были и как ни зорко следили за нашей нравственностью, некоторые всё же успевали спускаться через окно по трубе на улицу и навещать своих знакомых.

Классический фельдфебель Субботин привил нам за полгода некоторые навыки так прочно, что они сохранились на всю жизнь. И надо отдать ему должное: это был талант особого рода, за который мы все ему благодарны на всю жизнь. После подъёма мы должны были идеально убрать койку, умыться и вычистить сапоги (которые должны были прямо-таки «гореть» и сверкать в лучах солнца). Воротнички должны быть всегда свежими, пуговицы и пряжка на ремне - «гореть», ногти острижены, костюм - «с иголочки»… На всё давалось 15 минут. Через 15 минут мы стояли на «линейке», т.е. в две шеренги на паркете. Очередной дежурный на правом фланге с повязкой на руке при зорком наблюдении двух помощников фельдфебеля после построения и команды «вольно» дожидался появления «фараона», т.е. самого фельдфебеля.

Истошный голос орал команду:

– Смирно! Равнение направо!

Живые машины-автоматы, вздрогнув как от электротока, замирали и стояли неподвижно, как мраморные изваяния. В дверях неторопливо показывалась, с сознанием своей значимости, фигура Субботина. Не торопясь, он выслушивал команду дежурного и медленно выходил на середину комнаты прямо перед нами. Сзади него и немного сбоку стояли его помощники. При его прохождении от правого фланга к середине мы должны были алчно «есть» его глазами и поворачивать головы в направлении его движения. Затем следовала команда:

– Первая шеренга, два шага вперёд! Арш!

Начинался осмотр. Руки вытягивались вперёд для осмотра их чистоты и ногтей. Потом раздавалась команда: «Руки - в стороны!» и осматривались подмышки на предмет отсутствия надрывов или дырочек. Затем, отойдя от нас на несколько шагов и выставив одну ногу вперёд, Субботин закладывал руки за спину и внимательно оглядывал наш общий вид. Каждый был пронзён с ног до головы его взглядом.

Пока мы завтракали, Субботин проверял: как мы заправили наши постели. Беда, если что не так! В таких случаях он передавал через дежурного:

– Скажите такому-то, что у него постель не в порядке и что я ему больше напоминать не буду.

Этого предупреждения было достаточно.

До сего времени я не могу никогда быть за завтраком неаккуратно одетым, неумытым, небритым, после неубранной лично мной постели. Постель за мной убирают только тогда, когда я болен.

После завтрака все курсанты выстраивались самим Субботиным. Это было приготовление к встрече полковника Турчанинова для строевых занятий. Турчанинов, в сущности, только проверял деятельность своего фельдфебеля. Это был экзамен состояния нашей готовности и нашего совершенства в несении строевой службы. Когда слышались шаги поднимавшегося по лестнице полковника, поджидавший его дежурный снова вопил истошным голосом:

– Сми-и-и-р-р-но! Равнение напра-а-а-во!

Душа у всех уходила в пятки.

Полковник, выслушав рапорт дежурного, оравшего не своим голосом о том, что во время его дежурства никаких происшествий не случилось, проходил мимо дежурного с таким спокойным сухим невозмутимым видом, как будто бы не только дежурного, а вообще никого вокруг него не существовало.

Он всегда был неизменно чисто выбрит и напудрен, с тщательно подстриженными усами, в хорошо выглаженном кителе, который гладила горничная - возлюбленная нашего фельдфебеля (курсанты всё знали!). Серые, всегда тусклые, глаза полковника на окаменелом лице замечали всё, что касалось нашей выправки и исполнения команд.

Прошло три месяца, но, пока мы не научились безукоризненно отдавать честь и «есть глазами начальство», нас никуда не выпускали из расположения курсов. Зато мы всегда забивали выправкой наших соседей - юнкеров Алексеевского училища. Отпуска на один день разрешались лишь после специальной подготовки: умению отдавать честь всем без исключения чинам. Учил сам Субботин: курсант проходил мимо него. Перед этим Субботин проверял ответ на приветствие, командуя: «Отвечать, как поручику» или «Отвечать, как генералу» и т.д. Курсант должен был мгновенно и без запинок ответить, вернее прокричать: «Ваше высокое превосходительство…». Только после этого, проходя мимо Субботина, отдавалась честь в соответствии с «встречающимся» чином. Принимал готовность, разумеется, сам полковник Турчанинов.

Отдание чести требовало в то время большого умения внимательно следить за окружающей обстановкой, и это сыграло большую роль в моей профессии. Нарушитель (что случалось довольно редко), особенно не заметивший старшего по званию и не отдавший чести, подзывался и должен был доложить свою фамилию и фамилию своего командира, а также был обязан сам доложить командиру о своём нарушении. А так как считалось, что это нарушение являлось проявлением неуважения не только к воинской чести, но и к чести своего полка, то наказание за это бывало очень строгим.

Отпускали нас обычно на воскресенье, один раз в две недели. Однажды фельдфебель разрешил мне привезти штангу. Когда товарищи увидели мои занятия, то отношение ко мне изменилось, конечно, в положительную сторону. Я тут же получил прозвище «Слон», которое утвердилось за мной на многие лета для всех близко знавших меня друзей.

Вспоминая теперь эту строгую школу дисциплины и порядка, я не могу не признать, что она на всю жизнь оставила большие и положительные следы. Глубоко полезные привычки сохранились и теперь, когда я пишу эти строки: утром быстро встать, убрать за собой постель, побриться, сделать зарядку, обязательно помыться холодной водой и непременно почистить обувь - это неплохо! Тогда мы шутили между собой над своим фельдфебелем, слагали про него разные шуточные песенки. А теперь?… Смешное стало серьёзным, и среди этого смешного можно различить и нужное, и положительное.

* * *

Строевые занятия чередовались с теоретическими и практическими. Мы разбирали и собирали моторы того времени, учились управлять автомашиной, участвовали в продувке моделей самолёта в небольшой аэродинамической трубе.

Однажды на продувке модели самолёта в этой маленькой трубе, случилось происшествие. Недалеко от винта, создававшего воздушную струю в трубе, стоял стул. Неожиданно для всех вдруг раздался сильный треск и вой электромотора, вращавшего многолопастной винт. Рубильник был немедленно выключен, и мы, к своему стыду и ужасу, поняли, что стул был втянут в трубу. В итоге: винт разлетелся, труба была повреждена, от стула остались одни воспоминания.