Николай Дмитриев - Обязан выжить

Ознакомительный фрагмент

— А дальше?

— Дальше? — краском гордо посмотрел на Иртень ева. — А мировая революция! Поход пролетариата на буржуев!

Вику так и подмывало высказать все, что он думает по этому поводу, но он вовремя прикусил язык. Зато, видимо, внимательно прислушивавшийся к ним возница неожиданно встрял в разговор.

— Ты што ето, паря, не навоевался ишо? — мужик вывернулся на сиденье и зло уставил свою пегую бороду на краскома. — Видать, жареный петух тебя в плешь не клюнул. Заводы, вишь, он собрался строить, танки там всякие! Людям жить дайте, ироды!

— Но-но-но! — краском так и вскинулся. — Ты мне тут всякую контрреволюцию не разводи!

— Кака-така контрреволюция, — мужик в сердцах выматерился. — С нас и революциев хватит!

Возница отвернулся, взмахнул кнутом, и, словно ставя точку в непростом разговоре, откуда-то издалека донесся едва слышный паровозный гудок…

Большой картонный окорок, сиротливо лежавший в витрине продуктового магазина, покрылся пылью, отчего нарисованные белые полоски сала выглядели серо и казались протухшими. Такая ассоциация рассмешила Иртеньева, и он, еще немного полюбо вавшись на свое отражение, хмыкнул и зашагал дальше.

Час назад утомленный возница с облегчением высадил его и краскома возле замызганного городского вокзала и немедленно укатил. Вроде как за компанию, а на самом деле изучая обстановку, Иртеньев вслед за краскомом вошел в битком забитый кассовый зал, где его спутник довольно быстро получил по своему военному литеру билет до Москвы.

Тем временем Иртеньев воочию убедился, что торчать в бесконечной очереди по меньшей мере бесперспективно. После этого Вике оставалось только распрощаться с неожиданно ставшим говорливым попутчиком и отправиться в город.

Засидевшись от долгой езды в трясучем тарантасе, Вика в охотку прошагал пешком две версты через предместье, отделявшее железнодорожный вокзал от собственно города, и оказался где-то в районе центра.

Здесь Вика окунулся в полузабытую обстановку стоявших сплошным рядом домов, афишных тумб, подъездов, витрин, переулков, в общем, всего сугубо городского, чего он так долго был лишен в своем таежном захолустье.

Сейчас Вике нравилось глазеть на покосившиеся каменные или чугунные столбы, торчавшие почти у каждого въезда, на булыгу мостовой, засыпанную мусором, и даже на сурового дворника, который лениво собирал в свой огромный совок валявшиеся на дороге конские яблоки.

Негромкий, но слитный гул многих голосов заставил Иртеньева повернуть голову, и он увидел, что стоит на углу проезда, перегороженного воротной аркой, на верхней дуге которой красовались накладные, выцветшие от времени, буквы.

Вика с удовольствием прочитал чуть ли не вслух надпись «Рынок» и улыбнулся. Это было как нельзя кстати. Незатейливое название, вкупе с давно пустовавшим желудком, породило некую ассоциацию, и перед Иртеньевым зримо предстал вид противня, полного аппетитно-горячих пирожков с ливером.

Конечно, на таком многолюдном торжище наверняка должно было найтись нечто подобное, и Вика не колеблясь свернул в широко распахнутые ворота, чтобы тут же быть затолканным озабоченной толпой, медленно ползущей вдоль грубо сколоченных прилавков, за которыми стояли не менее озабоченные продавцы.

Вика подчинился общему потоку и двинулся вместе со всеми, высматривая по дороге нечто похожее на обжорный ряд. Но так продолжалось недолго. На стыке двух потоков кто-то бесцеремонно взял Вику за локоть, и чей-то голос удивленно воскликнул:

— Господин капитан!.. Неужели вы?

Иртеньев инстинктивно дернулся и оказался лицом к лицу с высоким мужчиной, так и не отпускавшим его локоть.

— Не узнаете?.. — человек дружески улыбнулся Иртеньеву.

Что-то в этом все еще аристократическом, однако уже изрядно потасканном лице мелькнуло знакомое, но Вика, на всякий случай, медленно протянул:

— Не-е-т…

— А вы вспомните, капитан… — человек наконец-то отпустил Викин локоть. — Брусиловский прорыв, день взятия Луцка и вы, делаете фотографию у аптеки…

Вика послушно напряг память, и, странным образом, первой вспомнилась лошадь. Породистый длинношеий дончак стоял поперек старинной узенькой улочки, целиком перегораживая булыжную мостовую между крыльцом аптеки и покосившимся столбом городского керосинового фонаря.

И сразу все та же память услужливо дорисовала остальное. Вика вспомнил, что сам он в тот день стоял рядом, чуть выше по склону городского холма, с которого спускалась улочка, и старательно ловил видоискателем «кодака» улыбающееся лицо всадника в офицерских погонах.

— Ротмистр… — неуверенно начал Вика.

— Ну да, ротмистр, ротмистр, — подбодрил его мужчина.

— Ротмистр… — повторил Вика, и тут словно пелена спала с его глаз, заставив радостно выдохнуть: — Ротмистр Ясницкий!

— Ну я это, я! Здравствуй, Иртеньев… — мужчина на секунду припал к плечу Вики и сразу отстранился. — Ты как здесь?

— Да, понимаешь, с дороги я, подкрепиться хотел малость…

— Ну, это только ко мне, только ко мне…

Ясницкий взмахнул руками и суетливо потянул упиравшегося Вику к выходу. Столь стремительная перемена ошеломила Иртеньева, и он начал неуверенно отказываться:

— Так как же так? Сразу… У меня же и нет ничего…

— И не надо, — пресек его возражения Ясницкий.

— Да подожди же! — задержал его Вика. — Давай я по такому случаю хоть водки куплю.

— Это можно, — быстро согласился Ясницкий и добавил: — Мы с женой живем тут неподалеку, а «белую головку» по дороге возьмем, в «монопольке».

От Вики не скрылось то, что при упоминании о выпивке в глазах Ясницкого появился нехороший блеск.

«Неужто алкоголик?» — мелькнуло в голове у Иртеньева, на какой-то момент он даже заколебался, но, решив не придавать значения в общем-то житейскому делу, послушно зашагал вслед за торопившимся к винной лавке комбатантом.

Идти и вправду пришлось недалеко. Минут через пятнадцать, купив по дороге обязательную бутылку, Ясницкий свернул в проезд и завел Иртеньева в большой, донельзя замусоренный двор, в дальнем углу которого Вика успел заприметить испускавший специ фическое благоухание дощатый сортир.

Жилье бывшего ротмистра оказалось в полуподвале комбинированного флигеля. Кирпичный, на треть упрятанный в землю первый этаж был весь испятнан кусками еще сохранявшей побелку штукатурки, зато второй, бревенчатый, сильно потемнел от времени, и его мрачный вид лишь слегка оживляли выкрашенные охрой наличники окон.

Дверь им открыла статная, еще довольно красивая женщина, которой Ясницкий тут же, на пороге, представил спутника:

Конец ознакомительного фрагмента