Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

несколько отделиться от костюма народного. Близкие сношения с Византией, естественно, много способствовали тому, что всякие мелочи ее культуры легко и свободно переносились в наш быт. Константинополь в свое время был тем же Парижем не для одной русской земли. Богатая и роскошная обстановка его быта представлялась для всех окружавших его варваров образцом наиболее изящной, т. е. богатой, жизни, и особенно в отношении костюма, который поэтому если не вполне, то наиболее видными частями водворялся повсюду. Этот-то костюм, частью заимствованный у византийцев, а частью украшаемый в подражание их образцам, составил тот особый выбор одежд, который исключительно употреблялся княжеским и боярским, вообще знатным и богатым сословием допетровской Руси и был потом упразднен реформами Петра. Что с древнейшего времени оставалось в нем в собственном смысле народного или всенародного, то сохраняется и до сих пор в народе, а все сословное, принадлежавшее княжеской и боярской культуре, совсем утратилось с преобразованием самой культуры по европейским образцам.

Нельзя, однако, в этом отношении забывать и влияния на наш костюм со стороны Северной Европы через варягов, а в последующее время – чрез новгородские торговые связи. По крайней мере, с одеждами норманнскими встречается в наших одеждах довольно сходного, частью в общем, а также и в частностях.

Но румяны, белила, сурмилы, подкрашивание глаз и прочее тому подобное – все это мы заимствовали с востока, непременно у византийских красавиц, и если не прежде, то по крайней мере еще во времена Ольги, ибо при ней русские женщины собственными очами могли любоваться красотою греческой обстановки[236]. В ее путешествии в Царьград сопутствовали ей 6 (или 16) родственниц и 18 приспешниц (женщин служебных), обедавших так же, как и княгиня, в царских палатах и получивших царские дары[237].

И нет сомнения, что это был не первый, да и не последний пример пребывания русских женщин в Константинополе. Оттуда же наши красавицы заимствовали если не самую кику, то ее княжескую или царственную форму с ее особыми украшениями, именно рясами, длинными жемчужными прядями, ниспадавшими к плечам по обеим сторонам этого головного убора. Такие рясы были носимы в Византии не только царицами, но и царями на царских венцах, как это видно на их монетах и на других древних изображениях византийских царей и цариц. Точно такой же головной убор существовал еще раньше в греческих черноморских колониях, именно в стране Киммерийского Босфора, где на Таманском полуострове в древнем царстве Фанагорийском нам случилось в 1864г. открыть подобный убор в гробнице тамошней царицы или, как доказывают, жрицы богини Деметры (IVв. до Р. X.)[238]. Он состоял из золотой кики, золотого начельника в виде волнистых волос и золотых же ряс в виде больших блях с сетчатыми длинными подвесками, тоже золотыми. Для нас в этом случае очень важно лишь то, что форма убора и его составные части имеют много сходного с такими же уборами русскими XVI и XVII столетий, а это указывает вообще на глубокую древность нашего убора и может отдалять его происхождение даже и за эпоху наших сношений с Византиею.

Точно так же одна из женских одежд с очень широкими и длинными рукавами, всегда роскошно украшаемыми золотым шитьем, именно летник, по своему покрою тоже много напоминает подобные же одежды византийские, в которых изображаются тамошние цари и царицы. Первообраз такой одежды (саккос) можно указать даже на изображениях в катакомбах Рима, относимых к первым векам Христианства, не говоря о сходных изображениях последующего времени. В XIII в. Рубруквис обозначил, что русская одежда вообще сходствовала с одеждою народов Западной Европы. На одном очень древнем окладе Евангелия X в. (Готской библиотеки) изображена германская императрица Феофания (с сыном Оттоном III) в костюме, который вполне сходен с таким же костюмом наших боярынь XVI и XVII столетий. Изображение определяется временем общего правления ее с сыном, именно годами 985–991.

Мы не имеем возможности удаляться в подробные сравнительные разыскания по этому предмету и желаем только обозначить сходство нашего старинного костюма с древнейшими образцами византийскими, а частью и со средневековыми западноевропейскими. Мы ограничиваем свою задачу лишь посильным объяснением собственной древности, после чего доступнее будут и сравнительные исследования, и выводы.

Как бы ни было, но Византия имела значительную долю влияния именно на женский наш костюм, по крайней мере в том его составе, который принадлежал верхнему народному слою Древней Руси, княжескому и боярскому, или вообще, как мы говорили, знатной и богатой среде. Здесь это влияние выразилось известною постническою идеей, подчинившей своим целям даже и покрой женской одежды.

Идеал постницы, на котором воспитывалось и оканчивало жизнь наше старинное женское племя, смотрел вообще на красоту как на запрещенный плод и поучал убегать ее обольщений как великой греховной напасти. Он спрятал ее в терем, чтобы не смущался ею мир, чтобы и она не прельщалась красотою мира; он неутомимо следил за нею, наблюдал каждый ее шаг с целью отстранить от нее и малейший соблазн убора и наряда или какого бы то ни было лукавства (кокетства) в отношении умножения ее прелестей. По естественным и, впрочем, исключительным причинам он некоторую свободу в уборе и наряде с целью возвысить красоту благословлял только возрасту невест, которые, по крайней мере, могли носить открытые волосы. Этим обозначалась и известная доля женской свободы в девическом возрасте. Напротив, замужняя женщина, по слову Апостола, становившаяся под власть мужа, должна была навсегда спрятать свои волосы, ибо не муж от жены, а жена от мужа, и не муж создан для жены, а жена для мужа, посему и должна женщина иметь покрывало на голове в знак власти над нею[239]. Кроме того, покрывало вообще обозначало стыдливость и целомудрие, поэтому для постнических идей оно являлось необходимым и неизменным условием и сохранить, и выразить свою нравственную чистоту. Для женщины не было большего срама и бесчестья, как всенародно опростоволоситься, т.е. раскрыть свои волосы пред глазами общества. Целомудренное значение покрова распространилось и на покрой всей одежды, которая в сущности представляла тот же постнический покров для всего тела. В одежде постнические идеи заботливо старались совсем скрыть талию и весь женский бюст и торс, разрешив употребление пояса лишь в одеждах нижних, домашних, каковы были сорочки[240], и устранив во всех верхних выходных одеждах даже и малую складку, какая могла способствовать хоть малой обрисовке лебединой груди или вообще талии.

Самый пояс на сорочках был носим как символ целомудрия и благочестия и вовсе не служил средством придавать стану большую стройность и красоту.